на шее. Ее огнива хватит на шесть тысяч костров, и развести огонь она всегда сумеет. Эсме постоянно тренировала этот навык, даже в лютую непогоду и стужу. Для особенно безнадежных случаев специально возила с собой металлическую коробку с березовой корой, сухими грибами и обрывками веревки для розжига.

Эма спала. Лукас бережно уложил ее, расстелив на земле попону Горация. Она застонала, подобрала колени под подбородок, как в камере, приоткрыла глаза и снова закрыла. Галлюцинации казались ей гораздо отчетливей реальности. Она не понимала, кто склонился над ней.

– Тибо? – прошептала Эма пересохшими губами.

– Нет, я Лукас.

– Он сейчас заберет меня?

– Кто?

– Сам знаешь кто.

– Кто, Эма?

– Хозяин.

– Хозяин?

– Малаке.

– Нет, Эма, нет. Он никогда не заберет тебя, он умер.

– Не ври мне!

– Он мертв.

– Мертв? Как мертв?

– Его убили.

– Убили?

– Да.

– Кто?

Лукас на секунду заколебался. Слишком неправдоподобная история.

– Сумерка.

Эма испуганно сжалась.

– Врешь!

– Я говорю чистую правду, Эма, Малаке мертв. Истек кровью.

– Он вернется, вот увидишь, вернется.

Лукас отодвинул ворот плаща от распухшей посиневшей щеки.

– Он не вернется никогда. Отдыхай.

Вне себя от жалости и смятения Лукас отправился собирать валежник. Повязка очень ему мешала, но обойтись без нее он не мог. Боль от трещины в лучевой кости отдавала в плечо. Эсме догнала его и посоветовала собирать древесные грибы, они горят лучше мокрых сучьев. А Лукасу хотелось ломать сучья, чтобы хоть немного выпустить пар. Эсме тоже полыхала от возмущения. И как только они отошли подальше, зашептала рассерженно:

– Черт! Черт! Черт! Ты ее видел?! Нет, ты ее видел?! Что они с ней сотворили? А с тобой?! Тебя ведь пытали?! Глаз черный, совсем заплыл! А руки! Твои бедные руки…

– Пошевеливайтесь, огонь вот-вот погаснет! – окликнул их мушкетер.

Лукас подошел и бросил в костер мокрые ветки, он бы совсем его погасил, не подкинь Эсме волшебных грибов. Они не стали рассиживаться, просто согрели немного руки, выпили по глотку водки из бутылки Эсме и поскорее пустились в путь.

Впереди их поджидало еще немало тяжелых подъемов и опасных спусков. Когда они добрались до леса, где пряталась Мучная дорога, облака окончательно скрыли луну. В потемках пришлось трижды объехать опушку, прежде чем дорога нашлась. Вот тогда они ощутили настоящее облегчение. В еловом бору плотный ковер из хвои не позволял разрастись траве и кустам. Дорога, когда-то проложенная для телег с мукой, вполне годилась для всадников. Лапы елей защищали от ветра, стало теплее. Пахло хвоей, мхами, смолой.

Отряд выехал к реке, когда запели птицы. Лес кончился безо всякого перехода: ни песчаного пляжа, ни тростниковых зарослей, лишь остатки моста, снесенного паводком.

На противоположном берегу темнели в тумане руины. Башня Дордонь, груда кирпича, мечта короля Тибо о медовом месяце.

– Как будем переправляться? – спросил мушкетер.

– Ждите меня здесь, – ответила Эсме, спрыгивая с лошади.

Она стала пробираться вдоль берега, поглядывая на уток, которых в воде было полным-полно. Шла против течения, одной рукой держась за прибрежные кусты, а другой измеряя глубину при помощи длинной палки. Палка не доставала до дна. Внезапно Эсме заметила плоский камень, что длинным языком вдавался в реку, заходя за середину. Поток, пенясь, огибал его. Эсме прошла по камню, легла на живот, вновь измерила глубину палкой. Поток вырвал палку из рук и утащил. Но посыльная догадалась: здесь не так уж глубоко, где-то по пояс. И участь палки им не грозит: переберутся в три скачка.

– Эй, я нашла переправу!

– Что перевезем сначала – кладь или даму? – крикнул смертельно уставший мушкетер.

– Кладь. Встаньте в цепочку, передавайте друг другу.

Им удалось выгрузить без потерь всю кладь на каменный язык. Эсме рискнула и первая вошла в воду.

– Черт! Вода ледяная! Мученья еще не закончились. Передай-ка мне что-нибудь, мсье Корбьер!

Лукас передал ей сумку, и Эсме переправила ее на берег, держа над головой, и положила на черный песок.

Губы у нее посинели.

– Оставайся там, – крикнул Лукас. – Мы тебе все перебросим.

Он помогал мушкетерам, как мог, вопреки трещине и ранам. Дары перелетали через поток и скапливались на другом берегу мешок за мешком. Не обошлось без потерь: приземляясь, разбились тарелки, поток утащил гребень и веер. На рассвете башня явилась им во всей красе на фоне розового неба, обнажив все свои изъяны: обвалившиеся стены в трещинах, повисший над пустотой балкон, заросли плюща.

– Ну, что? Переносим даму? – крикнул мушкетер, который не чаял, когда же они вернутся домой.

Эсме на что-то указывала им с противоположного берега, на что-то позади них. Лукас с мушкетерами обернулись и увидели Эму, она сама добралась до каменного языка, в нелепом красном плаще, похожая на призрак.

– Переберешься у меня на плечах, – сказал Лукас.

Прежде чем спрыгнуть в воду, он скинул плащ. Дикий холод пронзил его насквозь, поток опрокинул, пришлось ухватиться за камень, чтобы восстановить равновесие и прочно встать на ноги. Хорошо, что дно у реки тут твердое и надежное. Когда мушкетеры подняли Эму, чтобы усадить на плечи Лукасу, она отбивалась и царапалась так, что им пришлось заслоняться локтями. Кое-как они водрузили ее Лукасу на спину, и он с большим трудом доставил ее на другой берег, осторожно снял и усадил на гору подарков.

– Госпожа, вы прибыли на место назначения, – сообщила Эсме. – У меня приказ возвращаться немедленно, так что я снова отправляюсь в путь.

Она сделала реверанс, искренний, но вряд ли уместный. Эма подобрала колени к подбородку, уткнулась в них.

– До свидания, госпожа! – простились с Эмой мушкетеры, стоя на каменном языке.

Эма им не ответила.

– Я остаюсь, – сказал Лукас.

Эма вдруг резко, как ужаленная, вздернула голову.

– Нет.

– Эма…

– Убирайся!..

– Я остаюсь.

Она вскочила на ноги и с неожиданной силой принялась швырять в него все, что под руку попадется. Овощи скатывались в траву, она их топтала, сбрасывала в воду с пронзительным криком:

– Убирайся! Вон отсюда! Все пошли вон! Оставьте меня в покое! Вон! Вон! Вон!

Оставшись одна в глуши, Эма не смогла бы выжить. Лукас хотел подойти к ней, но она вытянула вперед дрожащую руку и повторяла хриплым душераздирающим голосом:

– Ты оглох? Убирайся, я тебе говорю. Не хочу тебя видеть. Никогда. Оставь меня в покое. Убирайся.

Лукас выдерживал ее яростный взгляд, сколько смог. Ему самому было невыносимо плохо. Причем боль из-за трещины в лучевой кости – еще не самое страшное. Эсме увидела в лице Лукаса нечеловеческое страдание. Никогда в жизни она не видела такой муки. Лукас спохватился, что выдал себя, и постарался скрыть свои чувства. Хотел что-то сказать, но так и не решился. Повернулся и пошел к реке. Он помог Эсме, и вместе кое-как они вскарабкались на каменный язык, мокрые, заледеневшие. Лукас накинул на себя сухой плащ, и тот сейчас же промок насквозь. Мушкетеры уже оседлали коней, торопясь как можно быстрее покинуть ужасное место. Эсме вскочила на Зодиака и взяла за повод Горация. Конь уперся и не желал сдвинуться с места. Лукас на Аяксе тоже не двигался