– Стас, сюда! – надрывался все тот же голос.

И звучал он так близко, что ей казалось, кричавший человек вот-вот наступит ей на голову.

– Витя, я здесь, – отозвался мужчина негромко. Отчетливо хрустнули сухие ветки под его ногами. – Тебе не кажется, что мы заблудились? Где Серега? Где твой дуэлянт хренов? Почему нет света? Эй, Витек? Ты где?

Она подняла голову, огляделась. А ведь и верно. Остался всего один луч света. Он нервно метался с места на место, освещая густой кустарник слева от островка. И это было совсем близко, так близко, что она запросто перепрыгнула бы туда. Как это она просмотрела? Или просто решила, что там тоже болото? Побоялась угодить в трясину?

– Витя! – позвал мужчина испуганно. Снова хруст валежника – Ты где? Черт, черт, черт! Я что, заблудился?! Мужики!

Одинокий луч единственного фонаря задергался, освещая густую листву, казавшуюся черной. Потом метнулся вниз, под ноги. Она даже сумела рассмотреть, что обут он в высокие ботинки для спорта. И тут же ей вдруг почудилось, что она видит чуть в стороне еще такую же пару. У нее двоится в глазах? Наверняка. Да и ботинки она не сумела бы рассмотреть с такого расстояния. Метра три-четыре было от того места, где она лежала, плотно прижавшись к рыхлой земле. У нее точно галлюцинации.

– Витя-я, – жалобно простонал мужчина, и луч его фонаря упал вниз. – Да что такое-то?! Где вы все?!

Он сделал шаг, другой в ее сторону, продираясь сквозь кусты. И она поняла, что ей не привиделось. На нем точно были высокие ботинки на шнуровке. И широкие штаны, заправленные в них. И совершенно точно она рассмотрела и вторую пару ботинок, следовавших за первой по пятам. У нее не двоилось в глазах. Кто-то крался следом за человеком, который освещал себе путь фонарем.

Кто это был? Интересно.

Она приподнялась на локтях, встала на коленки, подышала глубоко, собираясь с силами. Опираясь о ствол березы, встала в полный рост и потянулась к веревке, прочно привязанной к толстой ветке. Ей надо ее отвязать. Ее не хватит до того места, где сейчас станет тонуть этот заблудившийся несчастный человек. А если она станет держать один ее конец в руках, а второй бросит ему, то есть шанс на спасение.

Конечно, она могла бы крикнуть ему. Могла бы предупредить об опасности. Вопрос: о какой?! О трясине, которая подстерегала его, сделай он еще несколько неосторожных шагов? Или о той паре спортивных ботинок, которые беззвучно ступали за ним след в след?

Конец веревки соскользнул с ветки и упал ей в руки. Она сделала петлю и надела ее себе на запястье, для надежности обернув веревку еще дважды вокруг петли. Если этот человек станет тянуть ее в болото, она просто сбросит петлю с руки, и все. Но надеялась, что все обойдется. Она снова опустилась на землю и поползла на четвереньках на голос, жалобно зовущий своих друзей по именам.

Они добрались одновременно. Она до крайней точки островка, он – до конца тропы, за которой начиналась трясина. И она безошибочно угадала расстояние, поймав его в луче фонаря. Чуть меньше метра было от того места, где она сейчас лежала, плотно прижавшись к земле, до того, где стояли его спортивные ботинки.

Идиотка, мелькнуло у нее в мозгу. Могла бы неделю назад прыгнуть туда и спастись. И не пила бы из лужи все это время и не жрала бы траву с кореньями. И тут же оправдала себя: она не знала, что там нет трясины. Она не могла знать, что не угодит в ловушку.

Человек остановился, подсвечивая себе фонарем.

– Черт, тут болото! – воскликнул он, луч света заскользил по колышущейся болотной воде. – Болото! Ребята, где вы?!

Ему никто не ответил. Тот, кто стоял за его спиной, молчал.

Луч фонаря, не успев описать дугу, вдруг метнулся вверх, странно подпрыгнул и исчез. Она совершенно точно слышала, как чавкнула густая жижа болота, заглатывая фонарь. И следом тишину прорезал страшный человеческий крик. Даже они с Машей так не орали, когда очутились в трясине.

– Эй! Здесь есть кто-нибудь?! Помогите!!! Помогите!!! – по болотной грязи отчаянно шлепали руки, человек задыхался от ужаса. – Эй, кто там? Кто там? Помоги мне!

– Извини, но я не смогу. – Кусты осветились зажженной сигнальной лампой. Лицо говорившего оставалось в тени. – Это может быть опасно. Наверное.

– Как опасно?! Что значит, опасно, я тону! Помоги! Господи, да что же это!

Он судорожно дышал, барахтался, рычал и матерился. И отчаянно звал на помощь. Тот, кто столкнул его, лишь на пару секунд поймал искаженное лицо несчастного лучом света. Тут же развернулся и ушел.

– Помогите-е-е! Господи-и-и! Я тону-у-у!

Он боролся, изо всех сил боролся. Она понимала это по мощным ударам его рук по болотной густой воде. Но также понимала, что надолго его не хватит.

– Эй, – окрикнула она, поражаясь тому, как непривычно сухо и тихо звучит ее голос. – Эй, перестань орать. Постарайся поймать конец веревки. Я буду тебе его кидать, ты постарайся поймать.

– Кто здесь?! – визг был таким пронзительным, что ей на мгновение заложило уши. – Кто здесь?! А-а-а-а-а-а! Господи! Кто это?! Я так и знал! А-а-а-а-а!

– Хватит орать, идиот. Ты теряешь время и силы.

Никакой прежней властности в голосе, как ни старалась. Сплошное першение и хрип. Она встала на четвереньки и тут же присела на пятки, размахнулась и швырнула веревку. Потянула. Та пошла легко.

– Ты будешь ловить веревку или нет?! – разозлилась она. – Потонешь ведь, дурак! Лови! Ну!

– Да, да, да, буду, буду. Да! – залопотал мужчина.

– Не молчи. Говори. Буду кидать на голос. Ну!

– Я здесь, я здесь, я здесь.

Она размахнулась и зашвырнула веревку вперед, стараясь изо всех сил поймать направление, откуда звучал задыхающийся от ужаса голос. Потом еще и еще. Она выдыхалась. Мужчина медленно уходил под воду. Она даже слышала, как он пару раз хлебнул болотной жижи, а потом отплевывался сквозь ругань и стоны.

– Лови, гад! – закричала она хрипло и швырнула веревку снова.

И та вдруг натянулась.

– Поймал! – просипел он.

– Намотай на руку, живо! Намотай на руку! Пытайся по ней подтянуться. Меня на нас двоих не хватит. Давай! Борись, черт тебя дери! Борись! Иначе нам не выжить…

Луч горячего летнего солнца скользил по меховому покрывалу, на котором он отключился с вечера, не имея сил разобрать постель. Луч подкрадывался все ближе и ближе. Гена уже ощущал голой кожей его жаркое присутствие. Если луч солнца доберется до его лица, груди, он не выдержит, он точно умрет от жажды. Надо было где-то укрыться. Надо было отползти в сторону. Надо воды. Много воды. Ледяной, прозрачной.

Он открыл рот, провел кончиком языка по пересохшим губам. Языку стало больно, будто губы его поросли колючками.

Да что с ним такое?! Он заболел, что ли?! Он же не пил вчера. Точно помнит, что не пил ни грамма спиртного. Со дня похорон матери, с поминок он не выпил ни грамма. И на поминках вел себя пристойно. Три стопки водки, и все. Чего ему тогда так дурно? Может, он заболел?