на место Бога, она начинает творить зло. Без такой науки легче и проще жить. Ведь не в изобретениях кроется счастье человека, а только в его нравственной чистоте и следовании его божественному предназначению.

– А что, если наука когда-нибудь докажет, что жизнь на Земле зародилась сама, без всякого участия свыше? И что Бог для этого совсем не был нужен. Что тогда останется делать людям религиозным?

– В этом случае мне лучше бы остаться с Христом, нежели с наукой.

На прощание я не мог не задать Достоевскому вопрос глобальной, вселенской важности:

– Человечество со всеми своими бесчисленными грехами и пороками обречено на гибель?

Я был уверен, что сразу же услышу от этого мрачного нервного человека утвердительный ответ.

Вместо этого Достоевский неожиданно приподнялся, расправил плечи и даже на миг улыбнулся. Я совершенно не представлял себе, что этот человек вообще умеет улыбаться.

– Отчего же? Нет, совершенно не обречено. Мир спасет красота.

Задумался на мгновенье и сам себя поправил:

– Разумеется, не всякая красота, а лишь добрая, искренняя. Красота бывает и дьявольской, разрушительной. Вот ее следует особо остерегаться. Впрочем, я, кажется, здесь с вами засиделся. У меня билет на сегодняшний вечерний поезд до Дрездена. Оттуда мы с моей милой Аннушкой поедем в Женеву, где я должен не позже чем через месяц закончить редакцию нового романа, о котором я вам рассказывал. Признателен вам за моральную поддержку. Всего доброго.

Писатель встал со скамьи и вежливо помахал мне рукой. Сделал несколько шагов, затем в задумчивости приостановился и неожиданно, снова повернувшись ко мне лицом, добавил:

– Вера в Бога, красота и любовь. Вот три вещи, которые единственно надобны всякому человеку.

Я кивнул в ответ, улыбнувшись. Когда писатель скрылся за поворотом, я неслышно последовал за ним, оставаясь на расстоянии. Я успокоился, лишь когда убедился, что Достоевский действительно направился домой, чтобы собрать свой скромный багаж в поездку, а не в казино – отыгрываться.

Последующие пятнадцать лет стали самыми счастливыми и плодотворными в жизни писателя. В рулетку он больше не играл. Его молодая любящая жена – красавица, умница, прекрасная хозяйка – родила ему троих детей, окружив мужа душевным теплом и домашним уютом. Законченные в это время романы Достоевского «Идиот», «Бесы» и особенно потрясающий своей психологической и мистической глубиной «Братья Карамазовы» вошли в золотой фонд всемирной литературы. К сожалению, из-за слабого здоровья, подорванного в годы каторги, писатель скончался рано, в возрасте около шестидесяти лет, находясь в тот момент на пике своих творческих сил.

После смерти Достоевского называли мыслителем, оказавшим на них огромное влияние, такие личности, как Эйнштейн, Ницше, Фрейд, Кафка, Хемингуэй и многие другие.

Почти вся мировая литература XX века и отчасти философия глубоко впитали в себя ключевые идеи этого русского титана мысли и духа.

Глава 10

Как стать триллионером

(Джон Рокфеллер)

Место: Нью-Йорк, США

Время: 1889 год

Вторая половина XIX века была особенным временем в истории Соединенных Штатов. Не будет преувеличением сказать, что именно в этот период были заложены основы мирового лидерства молодого государства за океаном на протяжении следующего, XX столетия.

Начиналась же эта половина века катастрофически. Противоречия между зажиточными консервативными рабовладельческими штатами Юга и демократическими, свободными от рабства штатами Севера нарастали. Причем их разные позиции по вопросу рабства были не единственным, а временами даже не главным камнем преткновения. Север стремился к технологическому прогрессу и как можно более полному и скорому объединению штатов Америки в фактически (а не на бумаге) единое государство. Юг, напротив, был верным хранителем старых полуфеодальных традиций и настаивал на безусловном приоритете законов каждого штата над общими законами Конфедерации. Острые разночтения сторон касались также политики пошлин и налогов, способов освоения еще полудикого в то время Запада и многого другого. Компромисса в этих разногласиях при всех усилиях политиков добиться не удалось, и в 1861 году разразилась разрушительная, кровопролитная гражданская война. Вначале перевес в ней был на стороне Юга, но в итоге она закончилась в 1865 году безоговорочной победой Севера, отменой рабства, реформами, после чего США стали той страной, которую мы знаем сейчас.

Экономический урон от войны был колоссальным, и о равном соперничестве Штатов с ведущими странами Европы, казалось, теперь надолго можно было забыть. Но скорость восстановления американской экономики оказалась поразительной. Уже к началу 1880-х годов по уровню деловой активности Нью-Йорк стоял вровень с Лондоном, а в начале XX века – во многом превосходил его. Американское экономическое чудо конца XIX века, одно из самых впечатляющих в мировой истории, было бы невозможно без участия в нем целой плеяды выдающихся личностей, бизнесменов – не только национального, а вполне глобального масштаба: банкиров, таких как Морган; стальных магнатов, как Карнеги; строителей железных дорог как Вандербильт, и многих других. При этом нельзя сказать, что деловая среда той эпохи в Америке благоприятствовала быстрому росту бизнеса. Если погрузиться в хроники того времени, становится понятно, что эти люди добились своих огромных состояний не благодаря, а скорее вопреки всему, что их окружало: безумной варварской конкуренции без всяких правил; устаревшим законам, враждебной к ним прессе, в отсутствие малейшей поддержки со стороны государства (хотя оно существовало целиком на те налоги, которые платили в казну эти магнаты и их предприятия). Крупный бизнес в те годы был бассейном с кровью в воде и стаями зубастых акул, выжить и победить в котором могли лишь самые сильные хладнокровные особи. Но даже на таком колоритном фоне одна деловая фигура Америки того времени была на голову выше всех остальных.

Меня назначили членом комиссии Сената США по вопросам регулирования монополий. Это направление работы госорганов было новым. Суды штатов в последнее время постоянно получали иски от лиц, якобы пострадавших от действий монополий. К критике крупных корпораций охотно подключалась и падкая на сенсации, тонко чувствующая настроения общества пресса, то и дело публиковавшая на передовицах сенсационные расследования о том, как «монополии одурачивают и грабят честных простых американцев». Теперь эта тема разрослась до государственного значения. Она обсуждалась в дебатах перед любыми выборами, возникло поколение политиков, обещавших «бороться с корпорациями-кровопийцами». В 1889 году на рассмотрение в Сенат был представлен знаменитый «Акт Шермана». Это был проект радикального экономического закона, по которому монополии как таковые запрещались вовсе. В случае если государство признавало корпорацию монополией, ее владельцы были обязаны разделить ее на мелкие, «честно» конкурирующие между собой компании. Государство понимало, какой бурной, непримиримой может быть реакция крупного бизнеса, и потому не спешило принимать этот акт (несмотря на всю его популярность). Было решено сначала «прощупать» почву: пообщаться с собственниками втайне, неформально.

Моя миссия в этот раз была