Ни в фигу их сушеную не ставь,

не вздумай их хоть в грош ценить,

не позволяй себя в ловушку заманить,

но испытай их в чашечке пробирной,

и пальцами нащупаешь у них

по два лица — и спереди, и сзади;

у них на языке одно, другое — в сердце.

Все это лишь коварства и уловки:

вкруг пальца он тебя обводит,

он вкрадывается в твои дела,

дурачит, голову кружит,

умасливает, путает, лукавит,

улавливает, пыль в глаза пускает,

в пеленки вяжет, будто сосунка.

И коль нащупал ниточку к тебе,

то бей тревогу — знак, что быть беде.

С улыбкой он исподтишка кусает,

дрянными славословьями — пятнает,

он надувает твоего тщеславия кишку,

чтоб поубавить веса кошельку.

Одна лишь цель — тянуть, тянуть, тянуть,

пиявкою в твою впиваясь грудь.

Собрав, как гончих на зверей, обманов мерзостную рать,

охотится в душе твоей, твои чтоб перья ощипать.

И чтоб имение твое спустить у шлюх и в кабаках,

вместо светильника в глаза тебе подсунет светляка.

ФАБЬЕЛЛО

Да сгинет про́клятое семя

тех лицемеров, что одним живут —

опутать ближних сетью из вранья:

лицом Нарцисс, утробою — змея.

ЯКОВУЧЧО

Теперь про женщину послушай, что живет

с любым мужчиной, кто придет и кто уйдет.

Смотри, вот — куколка, премилое созданье,

голубка, фея, волшебством подобная Моргане,

Луна, картиночка, яичко расписное,

хрустальный блеск — с водой ключевою

возьми да выпей! Пирожок для короля,

охотница за многими сердцами,

что сетью, косами опутывает тебя,

поднимет с места не веревками — глазами

и наизнанку вывернет словами.

Но коль ее проверишь в чашке у меня,

увидишь столько скрытого огня,

интриги, козни и обманы!

Здесь всюду рыболовные крючки,

здесь сети, снасти, петли, узелки,

здесь тыщи хитростей, здесь — сущая война,

с засадами, подкопами и рвами!

Здесь мины и контрмины! Вот она

петлю то стягивает, то расплетает;

то, как палач, крюком тебя дерет,

то, как цирюльник, кровь тебе пускает,

то, как цыганка, ловко оберет.

Нам, простофилям, право, не устать

хоть тыщу раз сказать-пересказать:

«Вино — то, что бродит,

а плоть — что заводит».

Где говорит, сплетает,

куда идет — сшивает,

коль улыбнется — играет,

а коль коснется — замарает.

Коль сразу не пошлет тебя в больницу,

то, знай, сочла за скот или за птицу,

которую себя считает вправе

без шкуры или без пера оставить[161].

ФАБЬЕЛЛО

Твои бы речи книжкой напечатать,

да в лавке по шесть побрек[162] продавать,

оттуда всякий сможет брать пример,

как должен быть мужчина осторожен,

чтоб не поддаться этим наглым рожам,

ибо они не драгоценность, а фальшивка;

от них и мясо пропадет, и подливка[163].

ЯКОВУЧЧО

Если случайно ты в окне увидишь

такую, что покажется хоть феей,

чьи золотые косы тяжело

спускаются, будто подвешены на нитке

головки зрелого каччокавалло,

чей лоб, как зеркало, округл и ясен

над парой глаз, что говорят с тобой без слов,

чьи губы точно свежее прошутто,

и ослепителен румянец щек,

высокую и вознесенную, как знамя,

что ты лишь раз-другой моргнул глазами,

как уже сохнешь, оставляют силы,

уж потрясен, измучен, сокрушен, —

очнись-ка, бестолочь, проснись-ка, дуралей,

раствора в нашу чашечку подлей!

И та, которую в окошко видел ты

сокровищницей дивной красоты,

окажется побеленным сортиром,

заштукатуренной стеной,

феррарской маскою из глины,

как ветхий дом, где с трещиной, с дырой

хозяин справился ковром или картиной.

Коса фальшива, чернота бровей —

простой копченой сковородки дело,

а на румянец щек пошло у ней

не меньше блюда сурика и мела!

вся нарумянилась и набелилась,

наштукатурилась и насурьмилась,

со всею пропастью примочек и притирок,

тампончиков и пузырьков,

присыпок, мазей и бутылок,

булавок, и тесемок, и шнурков —

такой на излечение простофиль она

огромною аптекой снабжена.

О сколько же, о сколько же уродства

обтянуты шелками и парчой!..

А коль от ног отнимешь каблуки,

набойки и подкладки удалишь,

то, как по мановению руки,

красотку в коротышку превратишь!

ФАБЬЕЛЛО

А ты, клянусь, растешь в моих глазах,