— О литературе, — улыбнулся Дронго, — Альвароговорит, что в Андорре много читают, но сожалеет, что у них не было своегоСервантеса.

— Своего Сервантеса не было ни у кого, — поднялпалец Альберто. — это был великий человек и великий писатель. Какой мощныйобраз он создал!

Официант принес сок и пиво. Дронго, выпив сок, попросилразрешения оплатить счет.

— Не нужно, — великодушно сказал Альберто, —мы все оплатим сами.

— Разрешите. — настаивал Дронго, — мне былоочень приятно пообщаться с такими известными писателями как вы.

Он передал официанту деньги и поднялся. Откуда было знатьэтим испанским интеллектуалам, что Дронго никогда и ничего не говорил простотак. Откуда им было знать, что сегодня в разговоре с ними он проверил некоторыефакты, на которые давно обратил внимание.

Творческий метод Дронго был достаточно сложен, но в то жевремя наиболее эффективен. Большинство людей предпочитает молчать в общении снезнакомцем, полагая, что так можно сохранить собственные тайны, узнав чужие.Разговорить подобных людей достаточно сложно, и Дронго никогда не пытался этоделать. Наоборот, он начинал говорить сам, наблюдая, как люди реагируют на еговысказывания, заставляя собеседников терять бдительность и либо соглашаться сего мнением, либо его опровергать. И на основе наблюдений он делал конкретныевыводы. В любом случае он был достаточно коммуникабелен, чтобы вступать вконтакты с любым собеседником.

Он спустился вниз и прошел к оперному театру, за которымнаходился греческий ресторан. У скульптурной группы, стоявшей в несколькихметрах от входа в ресторан, его ждали Мураев и Харламов. Весело поприветствовавожидавших его российских писателей, Дронго первым вошел в ресторан и попросилхозяина принести меню. Они сели за столик, стоявший на улице, и для началазаказали себе по порции королевских креветок.

Харламов был относительно молодым человеком, но носилбольшую окладистую бороду и внешне походил на землепашца, сошедшего с картинрусских реалистов прошлого века. На самом деле это был высоко образованный,начитанный человек; он работал в МГУ и уже подготовил докторскую диссертацию потворчеству Пришвина.

Михаил Мураев был одним из самых известных российскихписателей. Прожив сложную жизнь, он начал публиковаться в довольно зреломвозрасте и был известен своим особым, скрупулезным отношением к стилю и слову.

Обед был в разгаре, когда речь зашла о чеченской войне,продолжавшейся в России.

— Мне кажется, это трагическая ошибка, — заметилДронго. — Дело не в том, что мне не нравится, когда похищают людей илиотрезают им пальцы и отрубают головы. Дело в том, что нельзя бомбежками иартобстрелами решить проблему целого народа. На место одного убитого встаютдвое мстителей, поэтому эта война никогда не кончится.

— В некоторые моменты нужно забывать о правах человека,когда речь идет о достоинстве нации, — сурово сказал Харламов.

— Это уже было в истории, — заметил Дронго, —был такой человек по фамилии Шикльгрубер, который говорил, что его неинтересуют права чехов или поляков. Ему важнее обеспечить достоинство немецкойнации, прорвавшись к Данцигу и в Судеты. Вы помните, что потом он стал известенкак Гитлер?

— Я совсем не то имел в виду, — обиделсяХарламов. — Постоянные похищения людей, взрывы в Москве, другиетеррористические акты — все это не Чечня?

— Еще никто не доказал, что взрывы осуществляли действительночеченцы. Они им нужны меньше всего. Что касается похищения людей, то яабсолютно солидарен с вами и считаю всех мерзавцев, виновных в подобныхбандитских акциях, независимо от национальности, преступниками и негодяями. Нопри чем здесь целый народ?

— А как обеспечить порядок? — горячился АлексейХарламов. Ведь им давали возможность самостоятельно строить свою жизнь. И чемэто кончилось? Вторжением в Дагестан?

— Нужно отделять виновных от всего народа. —убежденно сказал Дронго. — и мне кажется правильным, если чеченцы самибудут наводить порядок у себя дома. Все равно, рано или поздно, придетсяв??рнуться именно к подобному варианту. Ничего другого предложить невозможно.

Мураев слушал разговор молча, иногда кивая в знак согласия.Он понимал доводы Дронго, но соглашался и с Харламовым. В заключение беседы онвдруг громко и зло сказал:

— Все беды достались нам от прежнего режима. Вы жепомните, что было в последние десять лет, когда разрешили брать столькосуверенитета, сколько можно. Вот все и набрали себе суверенитета.

Разговаривая с российскими писателями, Дронго наблюдал заулицей, ведущей к центральной площади. В какой-то момент он увидел идущих поулице представителей бывшей Югославии. Мехмед Селимович, Зоран Анджевски и ИванДжепаровски представляли соответственно Боснию, Македонию и Югославию, прошлимимо. Все трое были в темных очках. Проходя мимо, они повернулись в сторонуобедавших и поздоровались.

Следом за ними прошли литовские представители. Их было трое— Еужений, Геркус и Лауринас. Все высокие, красивые, подтянутые, молодые. Онишли медленно, прогуливаясь, явно не спеша. Увидев Дронго, все трое улыбнулись.Он улыбнулся в ответ. Ему нравились эти спокойные, рассудительные ребята,никогда не суетившиеся, не мельтешившие по пустякам.

«Сорок человек, — думал он, — из них один убийца.Значит, нужно будет выбирать. Кажется, некий круг уже очерчен. Теперь нужнопроверить каждого из них. У меня не так много подозреваемых».

Вернувшись в отель, он позвонил Яцеку Пацохе, жившему вдругом отеле.

— Завтра, — сказал Дронго, — на переездеБрюссель — Дортмунд мы должны попытаться нарушить душевное спокойствие нашегопредполагаемого «друга», который так хотел меня подставить. И мне нужна твояпомощь, Яцек.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — сурово ответилПацоха, — а я готов тебе помогать.

В этот вечер я должен был сразу догадаться. Но я слишкомувлекся происходящим в этом дурацком саду. Поэты выступали, толкались, а мнеприходилось слушать их дурацкие выступления и краем глаза следить за Дронго,который стоял в стороне. Потом он неожиданно исчез. Я, конечно, бросился егоискать, но нигде не нашел. Уже тогда я обязан был понять, что именно произошло.Конечно, он поехал либо в отель, либо на встречу со своими связными. У неговсегда есть помощники, хотя все думают, что он действует исключительно водиночку.

Ближе к полуночи Дронго снова появился. Я несколькоуспокоился, решив, что он просто отлучился куда-нибудь выпить кофе. Однако всеоказалось гораздо хуже. Он действительно вернулся и затем поехал вместе с намив отель. А там я увидел этого противного поляка — Яцека Пацоху. Единственныйчеловек, которого я не люблю так же сильно, как и самого Дронго. Он все времяулыбается, но мне иногда кажется, что в случае смерти Дронго или его отсутствияименно этот поляк сможет стать вторым человеком, которого я должен опасаться.