технологической отсталости. И это притом, что новые кварталы многоэтажек в Пхеньяне практически неотличимы от спальных районов Сеула или Пусана, что пхеньянский метрополитен на год старше южнокорейского, что северяне лидируют и в ракетной гонке, запустив свой искусственный спутник Земли раньше южнокорейского. Северокорейское руководство обвиняют в разрушении культурного наследия, в том, что в стране практически не осталось архитектурных памятников прошлого, а Пхеньян был полностью перестроен в угоду Ким Ир Сену и Ким Чен Иру. И никто не вспоминает при этом, что, согласно официальным заявлениям ВВС США, к концу Корейской войны они разбомбили все возможные цели в Северной Корее. Пхеньян, в котором до войны проживало около 400 тыс. человек, был практически стерт с лица Земли, так что ни Ким Ир Сену, ни Ким Чен Иру, сколь бы они ни были склонны к разрушению, там было попросту уже нечего сносить.

Не только северокорейская ракетно– ядерная программа, но и Вооруженные силы КНДР в целом в западных СМИ предстают некоей глобальной угрозой. При этом не упоминается, однако, что южнокорейский военный бюджет превосходит северокорейский в 23-26 раз.

Искаженный, а порой и откровенно карикатурный, образ КНДР на протяжении многих лет утверждался в сознании не только среди западных обывателей, но и лиц, принимающих государственные решения. Показательна в этом плане реакция Президента США Барака Обамы на выход в США в конце 2014 года агрессивно-скандального, по определению МИД России, комедийного боевика «Интервью» о покушении на лидера КНДР Ким Чен Ына. «Я рад, что его выпустили», – заявил Обама, чьи слова приводила пресс-служба Белого дома. Это мало чем отличается от визгливо-восторженного «вау!», что издала Хиллари Клинтон при просмотре видеозаписи расправы над Муаммаром Каддафи, которого в Вашингтоне еще с подачи Рейгана называли «looney fellow», чем-то вроде «мультяшного злодея».

Перемены в КНДР

В последние годы в КНДР без особой шумихи стали проводиться экономические реформы в сельском хозяйстве и промышленности. Их суть – отход от коллективизма, возможность проявления рыночной инициативы и введение элементов хозрасчета. Масштабы того, что некоторые эксперты называют «ползучей приватизацией» в КНДР, оценить сложно, но, по разным оценкам, от 30-60% ВВП страны сейчас производится частным сектором.

Северокорейское руководство, несомненно, заинтересовано в строительстве рыночной экономики по китайскому или вьетнамскому образцу – экономическая эффективность подобных моделей убедительно доказана на практике. Трудность, однако, в том, что у КНДР, в отличие от Китая и Вьетнама, под боком, за 38-й параллелью, Южная Корея, государство, где говорят на том же языке и которое положено считать второй половиной своей страны, но с которым существует гигантский разрыв в уровне жизни. Начало реформ потребует контактов с внешним миром, в том числе и с Южной Кореей, а знакомство широких масс северокорейцев с реалиями, в которых живут в этой стране их единокровные братья, неизбежно вызовет у населения множество крайне неудобных для пхеньянских властей вопросов. Поэтому, чтобы удержаться у власти, северокорейские реформаторы вынуждены осуществлять свои преобразования с куда большей осторожностью, чем их китайские и вьетнамские коллеги. Это предполагает прежде всего усиление авторитарного режима и ужесточение идеологического и полицейского контроля, направленного на пресечение любых проявлений недовольства.

Все ли соседи Кореи хотят ее воссоединения?

При нынешнем раскладе сил у дальневосточных рубежей России ее интересам отвечало бы становление Кореи как единого независимого нейтрального и безъядерного государства. Проблема, однако, в том, что на сегодняшнем этапе к воссоединению Кореи не готовы ни на Севере, ни на Юге.  Не готовы к этому и партнеры двух корейских государств.

Сеул опасается, что объединение обойдется стране очень дорого, надолго выбив ее из конкурентной борьбы на региональном и глобальном уровне. Это резонно. По словам собеседников журнала «Коммерсант-Власть" в МИД Южной Кореи, оно может быть оценено приблизительно в 1 трлн. долл. (бюджет Южной Кореи в 2015 году – 291 млрд. долл.). В то же время, по сделанным в марте 2015 г расчетам М. Бурда, исследователя Университета Гумбольдта (Берлин), объединение никак не может стоить меньше 2,7 трлн. долл. При этом на достижение КНДР подушевого дохода в 10 тыс. долл. (на юге подушевой доход по паритету покупательной способности в 2015 году составлял 36,5 тыс.долл.) уйдет порядка 20 лет, и к концу этого периода основным занятием там все равно останется сельское хозяйство. Экономический разрыв между Севером и Югом составляет 20-40 раз.

Пхеньян, в свою очередь, отнюдь не намерен капитулировать перед Югом. Там хорошо знают пример Германии, где капиталистический Запад грубо подмял под себя социалистический Восток, сделав бывших граждан ГДР «людьми второго сорта» и подвергнув членов прежней восточногерманской властной элиты всякого рода преследованиям, вплоть до тюремного заключения. Новое молодое поколение северокорейской номенклатуры активно сращивается с нарождающимся северокорейским бизнесом, нечто подобное мы уже видели в России. Оба эти класса – и нынешняя военно-партийная элита, и северокорейские нувориши имеют общий жизненный интерес в сохранении отдельной северокорейской государственности. Объединение Кореи под началом Сеула равно опасно и для тех, и для других, ибо в этом случае номенклатура потеряет власть, а местное частное предпринимательство будет попросту смято южнокорейскими монополиями-чеболями.

Что касается Соединенных Штатов, то их интересам отвечало бы не столько воссоединение Кореи, сколько статус-кво на Корейском полуострове, поддержание здесь обстановки напряженности, ибо это наиболее удобный способ сохранить, а в случае необходимости и усилить американское военно-политическое присутствие в Северо-Восточной Азии.

Китай, в свою очередь, рассматривает расстановку сил на Корейском полуострове прежде всего через призму своего противостояния с США.  Попытки наполнить новым содержанием американо-японо-южнокорейского военного партнерства естественно воспринимается в Пекине как окружение Китая. В этих условиях поддержание на плаву КНДР имеет для Китая стратегическую ценность. Пекин поддержит воссоединение Кореи только в том случае, если будет уверен, что единая Корея будет прокитайской. Уверенности в этом нет: объединенная на сеульских условиях Корея будет в лучшем случае мощным независимым государством, имеющим прочные связи с США. В худшем для Китая – станет форпостом вашингтонского сдерживания КНР в регионе.

Японцы, в свою очередь, заявляют, что для них главный вопрос – кому достанется северокорейское ядерное оружие. Поскольку они решительно против ядерного статуса Корейского полуострова в любом виде, Токио-де поддержит объединение только тогда, когда будет уверен, что северокорейское ядерное оружие уничтожено или вывезено. На деле же японцы попросту боятся появления единой Кореи как мощного конкурента на региональной и мировой арене – подобно тому, как в конце 1980-х г.г. Англия и Франция старались отсрочить становление единой Германии.

Поэтому сегодня южнокорейцами, американцами и японцами задача ставится не в широком плане решения корейского вопроса, а в более узком – урегулирования ядерной проблемы Корейского полуострова, что в понимании Вашингтона, Сеула и Токио