учения. «Вот причина, почему большинство из них грамотны. Число грамотных особенно увеличилось со времени появления Хмеля (дай Бог ему долго жить!), который освободил эти страны и избавил эти миллионы православных от ига врагов веры, проклятых ляхов». Тут Павел Алеппский, конечно со слов жителей, говорит, что ляхи не довольствовались поголовной податью и десятиной с произведений, а чинили нестерпимые притеснения православному народу, отдавали его во власть «жестких евреев», не дозволяли строить храмы и удаляли священников, над женами и дочерями которых совершали насилия. Ясно, что страна была еще наполнена живыми воспоминаниями обо всех этих проявлениях польско-еврейского гнета.

От Рашкова патриарх Макарий и его свита продолжали свой путь в северо-восточном направлении на Умань, Лысянку, Богуслав. Во всех лежавших по сему пути городах и значительных селениях (снабженных обыкновенно крепостями) жители со священниками и войсковые начальники с казаками выходили навстречу патриарху с хоругвями, зажженными свечами, певчими и принимали от него благословение, став в два ряда и кланяясь ему до земли. При звоне колоколов его вводили в главный храм, где протоиерей пел молебен с водосвятием и поминал о здравии христолюбивого царя Алексея, царицу Марию и их детей, затем антиохийского патриарха Макария и киевского митрополита Сильвестра, а также гетмана Зиновия. Но имя московского патриарха Никона пока не поминалось на У крайне. Что особенно поражало везде путников – это «огромное множество детей всех возрастов, которые сыпались как песок». Эти дети с пением и свечами обыкновенно шли впереди клира; а вечером они «ходили по домам, воспевая гимны. Восхищающий и радующий душу напев и приятные голоса их приводили нас в изумление», – замечает Павел Алеппский. Многочисленность детей он объясняет ранними браками и чрезвычайной плодовитостью русских женщин; ему сообщали, что в стране «нет ни одной женщины бесплодной». Почти в каждом доме находилось до десяти и более детей, и притом все белокурых. Они погодки и идут лесенкой один за другим, что еще более увеличивало наше удивление. Дети выходили из домов посмотреть на нас, но больше мы на них любовались: ты увидел бы, что большие стоят с краю, подле него пониже его на пядень, и так все ниже и ниже до самого маленького с другого края. Поэтому, несмотря на предыдущие кровавые войны и появившуюся тогда моровую язву, население все-таки отличалось своей многочисленностью. Значительная часть детей оказывалась сиротами; тем не менее все они не только находили себе пропитание, но и почти все обучались грамоте. Тут ясно сказывается тот сильный толчок к образованию, который дан был малорусскому народу предшествующей борьбой с католичеством и унией, общественным стремлением к заведению училищ и книгопечатней.

По пути довольно часто были расположены селения, которые автор записок называет восточным словом базары, конечно потому, что в них имелась базарная, то есть торговая, площадь с лавками и палатками. Все такие селения были огорожены дубовым тыном и имели, кроме того, внутреннюю деревянную крепость. Все подобные укрепления, первоначально сооруженные жителями по строгому принуждению польских землевладельцев собственно для защиты от татарских набегов, теперь служили обороной от самих ляхов. Возле каждого города или селения непременно существовал большой пруд, образуемый или речками, или дождевой водой, и эти пруды снабжены были рыбными садками и водяными мельницами. Таким образом, жители обеспечивали себя и водой, и рыбой, и помолом. В устройстве таких прудов и мельниц жители были очень искусны. Как в Малой, так и в Великой России проезжая дорога обыкновенно проходит чрез средину города или селения; таким образом, путешественник въезжает в одни ворота и выезжает в другие и не может объехать их окольным путем. Приближаясь к Умани, патриарх и его свита все чаще встречали селения и местечки, сожженные и разоренные в тот же год перед Пасхой. Это был упомянутый выше набег Чарнецкого с ляхами, мстившими украинцам за их только что учиненную присягу московскому царю; причем много жителей было ими избито. Теперь некоторые местечки вновь обстраивались и тщательно укреплялись, стены вооружались пушками, а вокруг стен копались глубокие рвы. На некоторых воротах со времен ляхов водружен был высокий брус с изображением Распятия Христова. Поруганные и оскверненные ляхами церкви проезжий восточный патриарх, по просьбе жителей, вновь освятил. Значительные города не только имели наружную стену и внутреннюю крепость, но еще окружались извне тыном и надолбами, чтобы задерживать подступы неприятельской конницы. Стены и вообще укрепления строились преимущественно из дубового леса. Поэтому ляхи-землевладельцы охраняли от истребления дубовые леса. Но теперь казаки, изгнав ляхов, поделили земли между собой и принялись рубить эти леса, выжигать корни и обращать их почву на посевы (старая и общая русская черта).

По всем данным, приведенным у Павла Алеппского, Украйна при польском владычестве, подпав влиянию польской культуры, приобрела внешний вид довольно цветущей страны, с хорошо обстроенными городами и довольно развитым сельским хозяйством, и, казалось бы, это процветание не оправдывало столь единодушного и кровавого восстания коренных ее обитателей. Но у того же автора находим и объяснение. Кроме главной побудительной причины, то есть утеснения веры и нравственного попрания русской народности, польские паны и шляхта энергично старались обратить жителей в крепостное состояние и угнетали тяжелыми работами. «Их, – говорит Павел, – заставляли работать днем и ночью над сооружением укреплений, копанием прудов для воды, очищением земель и прочим». Следовательно, все эти роскошные замки польско-украинских магнатов, их цветущие сады, возделанные поля и прочее – все это достигалось принудительным непосильным трудом, работами из-под палки. А потому сие процветание имело только наружный, поверхностный вид. Между прочим, как только русский народ освободился от польского ига, он с пренебрежением стал относиться к памятникам пышной жизни своих бывших угнетателей, то есть к их замкам-дворцам, в которых еще недавно роскошествовали панские семьи, гнездились многочисленная дворня и хорошо вооруженные надворные хоругви, давались веселые пиры и попойки, а сырые подвальные темницы оглашались стонами провинившегося крепостного люда. В некоторых городах восточные путники с удивлением осматривали изящные панские дворцы, своими сводами и балюстрадами высоко поднимавшиеся над городом. Но теперь эти дворцы стояли пустые, безлюдные и, будучи построены из дерева, скоро обращались в развалины, служа убежищем собакам и свиньям. Такой дворец Павел указывает в Умани внутри крепости; но особенно распространяется он о роскошном дворце Калиновского в Маньковке, стоявшем на краю города и хорошо укрепленном. Из его верхнего этажа путешественники любовались далеким видом на окрестности; а внутри их поражали своими размерами широкие каптуры, или камины, проникавшие вверх чрез все этажи. Точно так же в городах нередко пустыми стояли и служили логовищем для зверей красивые дома и лавки