Вас обслужат и накормят. Гуля! Гуля! – невыспавшийся кричал так громко, что Тамара невольно закрыла уши руками. Все остальные не закрывали, видимо, привыкли.

– Гуля! Гу-ля!

– Иван Абрамович, – услышала Тамара до боли знакомый голос. – Я сейчас вешаю шторы, простите, я спущусь и подойду.

– Спускайся прямо на шторе! Быстрее же иди сюда.

Девушка вышла из той же комнаты с низенькой дверью.

Тамара не ожидала её увидеть.

Гуля заметила её, но совершенно не подала виду.

Она услужливо поклонилась перед Иваном Абрамовичем и произнесла:

– Я всё слышала! Накормить, напоить и развлечь. Добрых снов, Иван Абрамович. Всё будет хорошо!

– О-о-о! – пропела Соня. – У тебя новая помощница. Красивая, однако… Чёрненькая… Ты не думал поставить её вместо Петровой?

– Обижаешь, Софья Фёдоровна! – гордо произнёс Иван Абрамович. – Она уже давно вместо Петровой…

Тамара смотрела на Гулю с неподдельным восхищением, но испытывала к ней невероятную зависть.

Гуля с момента ухода из подземелья изменилась. Стала более женственна, взрослее. Вела себя при этом довольно смело среди актёров и ещё позволяла подшучивать над главным в театре Иваном Абрамовичем.

– Вы только не до утра спите, – крикнула она ему вслед. – А то проснётесь и опять начнёте вспоминать, какой нынче день и час, а ещё хуже – какой город.

Софья Фёдоровна засмеялась.

– Боже мой! Иван Абрамович тридцать лет так и путает города!

Стол был накрыт для высших чинов, которые должны были прийти на спектакль. Без цензуры спектакли частного театра на публику не выпускали. Бывший директор театра после трёх запрещённых пьес демонстративно ушёл, не дождавшись советов по изменению сюжета.

Его место занял Иван Абрамович, бывший ранее заместителем.

С приходом его к руководству спектакли стали выпускать регулярно. Всё потому, что он стал серьёзно относиться к содержанию и предугадывал все моменты, которые могли не понравиться власти.

Новые актёры задерживались ненадолго. Маленькие кассовые сборы и почти нищенское существование очень быстро заставляли актёров покидать театр.

При этом Иван Абрамович тратил на привлечение артистов почти все свои деньги. Он доверял вкусу и профессионализму Софьи Фёдоровны и платил ей довольно много.

Софья знала, что Иван делает это ради её сына, но ни разу об этом не намекнула.

Никогда ещё Тамара не видела такого богатого стола.

Глаза разбегались. Живот начинал урчать от одного вида тонко нарезанной буженины, от миски с чёрной икрой, от чернослива с выступающими из него орехами.

Софья Фёдоровна подошла к стулу и терпеливо ждала, пока Роня не поможет ей присесть. Сам он поставил трость у входа и вполне себе бодрым шагом подошёл к столу.

Тамаре всё не терпелось поговорить с Гулей. Но девушка её как будто и не знала.

За столом Тамара набросилась на еду.

Соня при этом даже не дотронулась до приборов.

Когда Гуля спросила у неё, отчего та не пробует ничего, Соня ответила:

– Пусть этот голодный ребёнок утолит свой голод. Я ведь могу что-то съесть, а ей не достанется. Один раз можно дать себе волю. Но впредь, Тамара, ты должна понимать, что так много есть – вредно! Твоя фигура станет неартистичной.

– Она и сейчас неартистична. Я только ради Ивана Абрамовича закрою на это глаза. Уж я ему обязан! – Герман Иосифович присел за стол так изящно, словно барышня. Он поправил свою причёску, погладил брови.

Тамара не удержалась и засмеялась.

Недоуменный взгляд Сони заставил её замолчать.

– Милая моя, – начала Соня. – Ты сидишь в обществе интеллигентных людей! Позволь нам себя в таком обществе и чувствовать. Какие-то насмешки можно оставить вне стола. Можно встать, присесть на диван, что-то спросить у Германа Иосифовича по будущей твоей роли. Но за столом, прости, никто твои слюни терпеть не станет. Я, пожалуй, откажусь от еды.

– И я, – сказал Роня и небрежно отодвинул от себя тарелку.

Гуля при этом промолчала.

Она взяла кусочек хлеба и щедро намазала его икрой. Подала Герману.

Тот взял, кивнул Гуле. Когда съел, произнёс:

– Гулечка, ты очень заботлива.

Девушка расцвела от похвалы.

Когда Герман съел около десяти бутербродов, они с Гулей пересели на стулья в зале и украдкой стали целоваться.

Для Тамары это было шоком.

Гуля при этом выглядела счастливее, чем когда находилась рядом с Савелием.

Но при этом сам Герман вызывал невероятное отвращение. Его высокие брови уродовали лицо настолько, что Тамара невольно дёргалась, встретившись с ним взглядом.

Софья Фёдоровна устроилась в большом кресле за кулисами.

Там обычно сидел Иван Абрамович во время репетиций или спектакля.

Очень мелодичный храп отрывался от Сониного рта, летел под потолок, становился там эхом и исчезал.

Слышалось это так:

– У-и-хрр! У-и-хрр!

Роня сидел рядом с женой на стуле и то и дело склонял голову так сильно, что потом дёргался от неожиданности.

– Сонечка, – шептал он иногда, – душа моя. Прошу тебя не петь, побойся бога и людей, что тебя окружают.

– У-и-хрр! У-и-хрр!

Соня отвечала только храпом.

Тамара не знала, сколько прошло времени. Даже не заметила, как зал покинули Герман и Гуля.

«У-и-хрр» звучало у Тамары в ушах даже тогда, когда Соня проснулась.

– Что-то Иван Абрамович совершенно не торопится.

– Он придёт, Соня! Ты же знаешь, что если он не выспится, то разговора не будет, – высказался Роня.

– Знаю, поэтому терплю…

Всё, что происходило сейчас, для Тамары было в диковинку. Люди, с которыми она повстречалась меньше суток назад, были какими-то чудными. Все, кроме Гули.

Но та уже успела вернуться без своего обожателя, даже присела рядом с Тамарой, но упрямо делала вид, что они незнакомы.

Зал вдруг стал заполняться людьми.

Небольшая группа расставляла на сцене декорации.

Гуля ушла и вернулась в несуразном коричневом платье, с висящими на нём ветками дерева.

Тамаре стало интересно. Началась репетиция. Гуля слилась с декорациями. В спектакле она была деревом.

Тамара от души позлорадствовала.

Даже посмеялась еле слышно.

– Гуля – дерево! – прошептала она и передразнила Ивана Абрамовича: – Обижаешь, Софья Фёдоровна! Она уже давно вместо Петровой…

Актёры играли довольно сносно.

Так сказала после окончания репетиции вернувшаяся из-за кулис Соня.

Она делала замечания и даже пару раз выходила на сцену и показывала, как лучше сыграть.

Удивительно, но актёры благодарили и кланялись. Софья при этом расцветала. Тамара смотрела на эту жизнерадостную женщину и думала, что та всегда такая. Но тогда ещё девочка не знала, сколько боли в том радостном с виду сердце.

На репетиции второго спектакля появился Иван Абрамович.

Он долго тёр глаза и ворчал, что больше никогда не будет возвращаться с гастролей на машине.

– Ну право же! Лошадь так никогда не подведёт!