— Да. — Невидящий взгляд. — Спасибо, — со слабой улыбкой говорит Беп и принимается мыть чашку.

Анна садится на кухонный стол. Болтает ногами.

— А кто в кабинете отца? — как можно непринужденнее спрашивает она.

Взор Беп затуманен.

— Господин Кюглер, господин Клейман, — отвечает она. — И еще какие-то господа. Честно говоря, мне никто ничего не объясняет, — морщится Беп. — Ни господин Франк, ни господин Кюглер, ни господин Клейман. Даже Мип. — Ее поза и лицо напряжены, а закатное солнце делает стекла очков непрозрачными. И тут же: — Прости, — вешает полотенце на гусак крана и ставит чашку с блюдцем в буфет. — Мне пора работать. Еще много дел.

Анна быстро соскальзывает на пол. хватает Беп за руку.

— Беп, — шепчет она. — Постой.

— Мне пора.

— На секунду. Пожалуйста, хоть чуточку подожди, — умоляет Анна. Беп застывает на месте. — Тебе непросто, знаю, после моего возвращения, — говорит Анна. — И это еще потому, что я должна была еще раньше тебе кое-что сказать. Так позволь сделать это сейчас: спасибо! Спасибо тебе, Беп, за все, что ты для нас сделала. Пусть все закончилось печально — но ты и Мип так хорошо заботились о нас. Рисковали своей безопасностью ради нашей.

Беп все еще не двигается с места и пристально смотрит на Анну широко раскрытыми за стеклами очков глазами.

— Мне не нужно благодарности, — глухо говорит она. — Не хочу, чтобы кто-то чувствовал себя благодарным мне.

— Но я чувствую. Прошу, позволь мне быть благодарной, Беп. Это одно из немногих человеческих чувств, которые мне еще доступны. Быть благодарной тебе, Мип, господину Кюглеру и господину Клейману. Я не могу объяснить этого, но мне необходимо быть благодарной.

Беп закусывает нижнюю губу, качая головой.

— Нет. Ты не понимаешь.

— Я вообще мало что понимаю, — соглашается Анна. — Совсем ничего. Мне нужна какая-то цель, Беп. Мне что-то нужно совершить, чтобы найти себе оправдание. Почему я выжила? Мамы нет. Марго тоже. Почему повезло именно мне? Чем я это заслужила?

Мгновение Беп смотрит на Анну с неприкрытым ужасом:

— Это полиция, — вдруг признается она, точно слова слишком ужасны, чтобы сдерживать их еще на секунду.

— Полиция? — удивляется Анна.

— БНБ. В кабинете твоего отца.

Укол страха. Бюро национальной безопасности, вот как. И это означает лишь одно: арест. Ей сдавило горло.

— Откуда ты знаешь, что это они?

— А кто еще это может быть? Весь день тут сидят. Мип позвали. Час не выходила. А когда я спросила, что происходит, велела мне сохранять спокойствие и не терять головы. И вот настала моя очередь отвечать на их ужасные вопросы. Насколько хорошо я знала работников склада. Как часто с ними разговаривала. Как общалась с тем человеком, из франкфуртского офиса.

— С мофом?

— Сколько раз я говорила с ним по телефону. Как можно такое запомнить? — восклицает она. — Я отвечала на звонки по десять раз на дню! — Закусив губу, чтобы унять дрожь на подбородке, она шепчет про себя мрачный вывод: — Кажется, они подозревают меня.

Анна почувствовала, как стекает по загривку пот.

— Подозревают тебя?

Беп быстро моргает, точно забыв, что Анна здесь. На глазах слезы:

— В предательстве.

— Беп, — выдыхает Анна. — Ты меня пугаешь.

— Прости, но вдруг это правда? Вдруг меня посадят в тюрьму за сотрудничество с оккупантами?

И на крошечную долю секунды Анна прокручивает в мозгу такую возможность. Беп — предательница. Болезненный укол — но она тут же отметает эту возможность.

— Нет. Этого не может быть.

— Не может? Да весь город хочет мести. Ты не знала? «Дни мщения», а я видела, что творят во имя справедливости. Близко видела! — Она избегает взгляда Анны. — Прости, Анна, но я должна идти.

— Беп, — Анна произносит имя так, точно хочет зацепиться за нее, как крючком, снова взять за руку, но на сей раз Беп этого не позволяет.

— Прости. Прости, — повторяет она. — Прости, но ни ты, ни я не можем ничего поделать. Теперь никогда уже не будет, как прежде, Анна. Никогда, — говорит она и выбегает в слезах, оставляя Анну в одиночестве. Глаза ее горят. Дыхание учащается, и она чувствует, что придется побороться за каждый вздох.

В коридоре у кабинета отца Анна встречает господина Клеймана. Тот закуривает. Тощий, как жердь, с короткими, посеребренными сединой волосами, в круглых роговых очках, господин Клейман почти не курит из-за больного желудка, это всем известно. Но сегодня он вдыхает белесый сигаретный дым, и, обернувшись с унылым видом, видит Анну.

— Доброе утро, Анна, — чересчур официально здоровается он.

— Что-то случилось, господин Клейман? — спрашивает она.

Но тот лишь пожимает плечами: мол, как тут объяснить. На лице — выражение слабости и бессилия. Солнечный свет внутри господина Клеймана погас. До войны это был веселый, благожелательный человек, любил каламбуры, загадки и головоломки. Теперь же все знали, что он способен внезапно умолкнуть, точно пытаясь разгадать заковыристую загадку. Шараду, не имеющую решения. Он смотрит на Анну из-под очков в роговой оправе с видом, нагруженным привычной болью.

— Эти люди. Кто они? Что им нужно? — спрашивает она.

Он качает головой.

— Это уж вы у своего отца спросите, Анна, — отвечает он. — Я не в том положении, чтобы отвечать на такой вопрос.

— Я могу его увидеть? — Она делает шаг вперед, но Клейман останавливает ее, подняв ладонь.

— Нет. Нет. Не теперь. Теперь не стоит.

Но Анна чувствует, как в ней зреет темная сила. Быстро увернувшись от господина Клеймана, она трясет дверную ручку.

— Анна! — визжит господин Клейман. Но дверь заперта.

— Пим! — зовет она, и на мгновение щеколда отодвигается и дверь приоткрывается. Пим загораживает ей проход.

— Прошу прощения, — возбужденно оправдывается за ее спиной Клейман. — Я и понятия не имел, что она станет так ломиться.

— Анна! — твердо говорит Пим. — Не время для шалостей.

— Что происходит? Я только хочу знать, что происходит, — Анна пытается заглянуть за спину Пима, но тот не позволяет ей этого сделать.

— Анна, я закрываю дверь.

— Нет! У тебя не может быть от меня секретов.

— А их и нет. Просто есть сугубо личные вещи. Большая разница. Иди выполняй свою работу и позволь взрослым решать проблемы.

— О, как будто до этого у них получалось.

— Анна.

— Все, что сделали взрослые, — стерли с лица земли половину земного шара.

— Анна, делай, что тебе говорят! — Голос Пима неестественно звенит от гнева. — Делай, что я сказал, иначе не избежать последствий!

— Последствий! Ха! — хмыкает Анна. — Что же это будут за последствия, хотела б я знать. Что еще у меня можно отнять?

Пим попросту не отвечает и захлопывает дверь у нее перед