о святоше напротив, которая пялится на нас, делая вид, что читает Библию. Еще я думаю, что по горло сыта Англией, ее мелочностью и злобностью. А еще я хочу ласкать твое тело – на мой взгляд, слишком худое. Поэтому я думаю, что в Меце заставлю тебя есть настоящую немецкую еду. Кровяную колбасу, имбирные пряники и сливочный суп.

– А еще?

Фрида наклонилась еще ближе, почувствовала его теплое дыхание и свежий запах пены для бритья от щек.

– Надеюсь, Монти хорошо поел сегодня. Думаю, как сильно тебя люблю, и не знаю, что сказать родителям. И не помнется ли в дороге моя шляпка для папиного торжества, и сможет ли Элизабет одолжить мне какое-нибудь платье.

– По крайней мере, тебе не нужно больше думать об Уикли. Теперь он далеко, вместе со своими чернилами, носками и шторами.

Лоренцо взял ее за руки. Она увидела россыпь веснушек у него на запястьях и голубые вены под бледной кожей. Но перед глазами тут же встало серьезное лицо Монти. У сына на носу и на щеках тоже постоянно выскакивали веснушки. Напоминает ли ему миссис Бэббит о необходимости надевать шляпу?

– Ты ему сказала, Королева пчел?

Лоренцо так сильно сжал ее руки, что его острые ногти впились в ладони.

– Ты помнишь, что мы должны расстаться на вокзале в Меце?

Взгляд Фриды скользнул по паутине вен на запястьях и потертым манжетам рубашки. Уплывшее в сторону лицо Монти сменила постная физиономия Эрнеста. Открытый рот, бледные десны, тщательно почищенные зубы… «Когда я увезу тебя в Кембридж, все наладится, а сейчас я должен продолжать работу».

– Почему? Мы ведь договорились, что будем как муж и жена.

– Нет, ни о чем мы не договорились!

Она отняла руки и сложила их на коленях. Поезд мчался вперед, дребезжали под вагоном железнодорожные шпалы. За окном проносились поля, фермы и леса, и голубое небо давило на горизонт, сплющивая его в тонкую рваную линию.

– Мои родители ничего не знают. Я не могу свалиться им на голову с человеком, которого они видят впервые в жизни! Я еду на юбилей отца. Он пятьдесят лет прослужил в немецкой армии, это будет грандиозный праздник, и я не хочу его испортить. Как ты не понимаешь?

– Мы договорились. Мы условились не изменять себе.

– Да, Лоренцо, у нас будет несколько дней наедине, только сначала пусть пройдет торжество. Прошу тебя! – Она разжала руки и примирительно потянулась к нему. – Ты легко найдешь номер в отеле.

– Разумеется, – тряхнул головой Лоренцо. – А что с Уикли? Как он принял новость?

Фрида прикусила губу. Разве могла она сказать, что пыталась признаться Эрнесту – и не смогла? Что рассказала ему о своих любовниках, а он не произнес ни слова, будто не услышал.

– Он даст тебе развод? Я должен взять тебя в жены!

– Тише, поговорим позже. Почему бы тебе не вздремнуть?

Фрида поправила юбки и устроилась поудобнее, как будто тоже решила поспать. Беспощадные требования Лоренцо начинали раздражать: этот боевой задор плохо сочетался с его чертами, которые она любила и которыми восхищалась.

– Если не хочешь говорить об Уикли, расскажи о своем отце, бароне, о баронессе и обо всей вашей аристократической семье.

В голосе Лоренцо появилась почтительность, удивившая Фриду. Она кивнула, осторожно просунула два пальца между пуговицами на лифе и погладила обтрепавшийся край письма.

– Хорошо, я расскажу. Начну с сестер. Только не забывай: я единственная умела нырять.

Глава 46

Монти

Едва толкнув входную дверь, Монти понял: что-то не так. В холле не пахло ни пряниками, ни сконами, ни даже бисквитами или хлебом. Он прислушался и не услышал обычных звуков: пыхтения миссис Бэббит, стука скалки или злобного шипения парового утюга. Возможно, она отлучилась на минутку? Странно, ведь мама сказала, что кухарка обязательно будет дома к его возвращению из школы. Он снял с плеча сумку и прошел на кухню. Ни следа миссис Бэббит. В кладовой и буфетной тоже пусто. На кухне чисто прибрано, все на своих местах. Видимо, миссис Бэббит ушла сегодня пораньше.

Монти взял из вазы яблоко, откусил и вернулся в прихожую, к лестнице. Там стояла непривычная тишина. На секунду он задумался, не зашел ли по ошибке в чужой дом, не открыл ли не ту дверь, не взял ли чужое яблоко, не поднялся ли по чужой лестнице. Ни туфель, ни кукол, ни чайных сервизов, расставленных для кукольного чаепития, ни складок на ковриках, о которые можно споткнуться, ни маминых любимых полевых цветов. Все чересчур аккуратно, опрятно, тихо. Он откусил еще кусок яблока и тщательно прожевал его с открытым ртом. Поднимаясь по лестнице, громко топал: стук собственных шагов и хруст яблока спасали от тишины.

И вдруг донесся посторонний звук, похожий на сдавленный вздох. Монти застыл на лестнице и вытащил яблоко изо рта. Звук раздался вновь. Только на этот раз за ним последовал долгий, нарастающий шум, словно кто-то хотел набрать воздуха. В доме кто-то есть! Видимо, к ним вломились разбойники и напали на миссис Бэббит. Она лежит связанная с кляпом во рту. А может, и в луже крови. Сердце бешено заколотилось. Монти никогда еще не сталкивался с разбойниками. Что, если они все еще в доме?

Звук раздался снова, громкий и захлебывающийся, а за ним последовал своеобразный свистящий шум, столь оглушительный, что Монти понял, откуда он исходит. Неужели миссис Бэббит лежит с перерезанным горлом в папином кабинете? Или это папа? Грабитель напал на папу и бросил его умирать? Монти скатился по лестнице и распахнул дверь в кабинет, забыв постучать. Не увидев ни лужи крови, ни злобных разбойников с саблями наголо, ни связанной миссис Бэббит с кляпом во рту, он резко остановился. Отец сидел на обычном месте, уронив голову на стол. Вокруг головы рассыпались беспорядочным ореолом листы бумаги. Он рыдал.

Монти изумленно вытаращил глаза. Плечи отца поднялись и задрожали. Изо рта вырвался сдавленный хрип. Крепко сжатые руки обхватывали голову, костяшки пальцев казались сделанными из белого мрамора. Сжатые кулаки тряслись, точно у парализованного старика.

– Папа? – тонким и жалким голосом произнес сбитый с толку Монти, не понимая, что делать.

Он хотел подойти к отцу и положить руку на сжатые, трясущиеся кулаки, но что-то его останавливало.

– Папа, что с тобой?

– Оставь меня в покое! Оставь меня в покое! Уходи, ради Бога!

Монти повернулся и вышел из комнаты. Сердце бешено стучало о ребра. Как в тот раз, когда ему зарядили в глаз мячом для крикета, все вокруг вдруг потемнело, и он не понял,