У нее не хватило сил даже слезы вытереть, араздеваться и разбирать постель – это оказалось уж вовсе неразрешимой задачей.Вот она и не стала ее разрешать.

«Ну что ж, дело номер два близко к завершению,пора искать подходы к третьему нашему другу. Сестричка ни на минуту несомневалась в успехе – и оказалась права. Дяденька уже на все готов, чтобытолько затащить ее в постель и даже под венец. Именно это „даже“ мне и нужно.Только ради будущей жены он пойдет на то, к чему я намерена его подвести.

Главное, чтобы Сестричка в него не влюбилась.С девушками такое бывает.

Хотя, кажется, беспокоиться совершенно не очем. Первый брак избавил ее от иллюзий, а суровая реальность приучила считатьденьги прежде всего в своем кармане, а не гипотетического супруга. Конечно, онаеще не знает, где именно я намерена осуществить свой план. Ее, как и всехостальных (я ведь собрала вокруг себя целую команду соратников и сподвижников –между прочим, родственников Сергея!), волнуют прежде всего те бумаги, которыеприведут их к деньгам. Я старательно делаю вид, что они меня тоже оченьинтересуют, и принимаю участие во всех поисках. Бедный Сергей! Именно этиденьги погубили его. В одном моя совесть чиста: я-то денег у него никогда непросила. И если он пошел на преступление, то не ради меня. Вернее, не по моейпросьбе.

Тем легче мне сейчас. Я на всю их суету смотрюсвысока. Будь деньги у меня, я бы им отдала все сразу!

Хотя нет. Это было бы глупо. Они и пальцем нешевельнули бы тогда! Так пусть же горит для них манящий костер, сложенный изтрехсот тысяч зеленых дров!»

* * *

– И как вам вчерашний банкет? Веселобыло? – спросила Алена, когда смогла наконец говорить. С той минуты, какона вошла в столовую, рот ее был занят. Есть после ночных приключений хотелосьпо-страшному, и Алена, которая, вообще-то, не завтракала, ограничиваясь лишьнебольшой чашкой кофе с молоком и каким-нибудь фруктом, желательно бананом,сейчас вполне отдала должное йогурту и творогу. Ничего, иногда можно и поесть,вчерашний день был сущим издевательством над желудком: дома не завтракала, встоловой практически не обедала, на ужин – только яблоки… Неудивительно, что еетак тошнило ранним утром. Да-да, виной всему, конечно, голод, а вовсе не что-тоиное. Конечно, конечно, конечно! И теперь она старательно утоляла этот голод,благо выпендриваться нынче было не перед кем: явилась Алена в столовую ужеоколо десяти, когда народу там почти не осталось. Вадим и Ирина, судя по пустымстаканчикам из-под йогурта и тарелкам с остатками творога, уже позавтракали иушли, за столиком восседала одна Леонида Леонтьевна, которая с деликатной пищейуже покончила и теперь безостановочно ела кусок за куском белый хлеб с маслом,запивая какао. Масло, как водилось в наших столовках в советские времена, такводится и ныне, лежало на общей тарелочке в количестве четырех брусочковграммов в пятьдесят каждый. То есть предназначалось оно всем сидящим за этимстолом, однако Леонида присвоила его в полную свою собственность так же, как иобщий чайник с какао.

Спрашивать разрешения у Алены она, такоевпечатление, не собиралась.

Ну и где обещанная интеллигентность?!

Да и ладно, охота человеку покончить жизньсамоубийством – на здоровье. С другой стороны, может быть, никакие не бананы, аименно эти жестокие продукты пробуждают в Леонидином организме тот самый гормонрадости? Вот она и старается восстановиться, а то сидит тут мрачная, молчаливая,с опухшими глазами, словно бы еще толще вчерашнего. Кажется, смешение красногоординарного французского вина с советским шампанским даром не прошло…

Отсутствие Вадима и Ирины Алену огорчило.Она-то надеялась завести с ними светскую болтовню, на которую была большаямастерица, и неприметно вызнать, не слышал ли кто чего о ночных событиях.Интересно, рассказал ли Холстин Ирине о страшной находке? Нет, пожалуй,промолчал, оберегая ее нервы. Но, может быть, с Вадимом поделился? Тоже врядли: Холстин небось постарается просто выкинуть из памяти тот ужас, который емупривелось испытать. Он даже перед самим собой, наверное, сделает вид, будтоничего не произошло, не то чтобы с будущим шурином такую жуть муссировать. Аможет статься, Холстин не слишком-то доверяет и будущему шурину, и самойневесте: опасается, что Ирину привязывает к нему лишь денежный интерес, твердоеположение в обществе, которое ей с ним светит. А стоит ему чуть-чутьпошатнуться, тем паче – попасть в опасную ситуацию, так красотку и сдует ветромперемен…

Несчастный ты Достоевский, Алена Дмитриева,опять в своем репертуаре! Определенно не тем ты занялась в жизни, впсихоаналитики тебе надо было пойти!

Оговоримся в воображаемых скобках: это не отпереизбытка самомнения называет себя Алена Достоевским, просто она попсихотипу, согласно замечательной науке соционике, типичный Достоевский.Кстати, интерес к соционике довел Алену до того, что она чуть с жизнью нерассталась, но случилось это так давно (ровно год назад, а с точки зрения нашейлегкомысленной героини год – огромный срок!), что она никогда не вспоминала быо том казусе, когда б не те именно события привели в ее жизнь Игоря…[2]

Короче говоря, ни с кем, кроме Леониды,обсуждать нашей писательнице ночные события возможности не представилось. Нучто ж, на безрыбье и рак сойдет. И Алена с самой приятной улыбкой спросилабухгалтершу, надолго ли затянулось банкетное веселье, потому что она, ксожалению, почувствовала себя плохо и оттого рано ушла.

Между прочим, соврать о своем плохомсамочувствии – отличный тактический прием в разговорах с людьми, которыеотносятся к вам недоброжелательно. Для них каждая ваша, даже самаянезначительная, неприятность – большое человеческое счастье, источник величайшегоблаженства. И если, к примеру, сообщить такому собеседнику о своей смертельнойболезни – диву потом будешь даваться жизненной энергии, которая в нем вдругпробудится, свету счастья, которым озарятся его глаза! И он даже относиться квам станет гораздо лучше – правда, лишь до той минуты, пока не смекнет, чтождать вашей кончины приходится как-то слишком долго.

Впрочем, с Леонидой этот номер не прошел.Выражение лица у нее было по-прежнему отсутствующее.

– Не знаю, – буркнула она, неподнимая глаз от чашки с какао. – Я тоже рано ушла. Наверное, еще раньше,чем вы.

– Почему?

– Слишком много неприятных лиц, –угрюмо ответила Леонида. – Смотреть противно.