– Теперь мы можем увеличить дозу, и проделать кое-что ещё, – сказал мне Ройзин у себя в кабинете. – Пока что нам удалось выяснить лишь одно – что бы в этом порошке ни содержалось, он может быстро и радикально изменить поведение.

Ройзин откинулся на спинку кресла.

– Хочу вам вот что сказать. За много лет работы с доктором Клайном через эту лабораторию прошло много разных веществ. Ваше – самое необычное.

– А как вы думаете, где его могут использовать?

– Сейчас нельзя сказать определённо.

– И всё-таки?

– Возможно, в сердечно-сосудистой хирургии. Это вещество не поражает сердце при полной анестезии организма. В психиатрии, при лечении особо возбудимых.

– Как транквилизатор?

– Своего рода… Клайн не рассказывал про наши эксперименты с анабиозом?

* * *

Я был в восторге от результатов, полученных опытным путём. Они наглядно демонстрировали то, на что в специальной литературе содержались лишь намёки как на нечто теоретически возможное. Компоненты, ведущие к резкому снижению обмена веществ, присутствуют в препарате Марселя Пьера. И всё же, несмотря на поздравительные звонки и телеграммы, я был озадачен, как никогда ранее. До получения последних результатов моё представление о зомби не выходило за рамки курьёзной и абстрактной гипотезы. Перед посещением Гаити я был настроен скептически, не зная, что это за место, и кто в нём живёт. А попав туда, я погрузился в сказочный мир, проникся ритмами его чудес, глубоко и совершенно неожиданно для себя. На самом деле, меня никогда не занимал вопрос существования зомби. Я как бы верил и не верил. Я просто ещё не решил для себя этот вопрос окончательно. Всё изменили не предварительные, а теперь уже конкретные результаты лабораторных исследований. Феномен, в котором я разбирался так слабо, внезапно сделался пугающе реальным.

А незаконченных дел оставалось полным полно. В каждом моём гаитянском отчёте упоминалось противоядие. В составе противоядия, изготовленного Марселем, отсутствовали фармакологически активные элементы. Лекарства, способного противодействовать тетрадотоксину, попросту не существовало. Жертвы отравления либо выживали, либо гибли. Причём, выздоравливали они сами по себе, подобно предполагаемым зомби. Тем не менее в свете этой информации регулярные сообщения об антидоте требовали дальнейшего расследования. Мои коллеги были правы, напоминая мне, что отсутствие свидетельств не есть свидетельство их отсутствия.

К тому же во всей этой гонке за препаратом и его неуловимым противоядием мне оставался непонятен один существенный момент. Химическая формула вещества показала только то, что он способен делать жертву неотличимой от мертвеца. Нечто похожее, пускай не часто, происходит в Японии, только в тамошних случаях это не зомби, а обычные жертвы отравления токсинами рыбы фугу. Каждое психоактивное средство обладает потенциалом действия и как обычный яд. Одни вызывают определённое состояние, чьи особенности ещё предстоит «обработать» сообразно духовно-культурным чаяниям определённых слоёв общества. «Установка и обстановка» – так именуют данный процесс специалисты. Установка – это эффект, ожидаемый потребителем, а обстановка – социальный климат, в котором происходит потребление. В дождевых лесах Орегона произрастает уйма грибов-галлюциногенов. Человек, собирающий грибы этого вида целенаправленно, испытывает приятное опьянение. В то время как грибник, спутавший эти грибы со съедобными, непременно окажется в больничной палате. Но гриб-то один и тот же.

Отнести снадобье гаитянских колдунов к разряду приятных наркотиков было бы опрометчиво. Но с грибами эту дрянь объединяет латентный потенциал. Будучи полностью парализован, но в ясном уме, отравленный японец тоже отчётливо видит свою скорбящую родню. Но по исцелении он подгоняет свой печальный опыт сообразно канонам общественной логики и морали. Последствия отравления фугу известны всем. В магическом мире Гаити у Клервиуса Нарцисса также были свои представления о том, как попадают в могилу, и кем из неё выходят.

И я не смогу разобраться в гаитянских таинствах, пока мне не станет ясно, как он, Нарцисс, мыслит. К счастью, в моём распоряжении была богатая литература, нужная мне, прежде чем я вернусь на таинственный остров.

Граф Карниц-Карницки был человек сострадательный, и его изобретение прогремело на всю Европу. Идея устройства пришла в голову камергеру русского царя на похоронах одной бельгийской девушки. Лишь только о крышку гроба ударили первые комья земли, из-под неё донёсся жалобный голос, ужаснувший священника и скорбящих. Многие дамы упали в обморок. Граф так и не смог забыть тот крик. Страх преждевременного погребения в викторианской Европе царил повсеместно.

Он презентовал своё изобретение на рубеже веков[122]. Устройство было простым, надёжным и равно доступным по цене всем слоям населения. Совсем малоимущие люди могли одолжить его напрокат. Это был герметический бокс с длинной трубкой, выводимой сквозь отверстие в гробу, когда тот опускали в яму. На груди усопшего устанавливали стеклянный шар, соединённый с боксом пружиной. При малейшем колебании шара, если мёртвый вздохнёт, крышка бокса отскакивала, пропуская в ящик воздух и свет. Далее шла череда сложных операций, достойных ухищрений Руба Голдберга[123].

Над могилой выскакивал флажок, загоралась лампочка, и полчаса кряду дребезжал звонок. По замыслу графа, трубка не только снабжала погребённого кислородом, но и служила резонатором голосу ожившего. Немудрено, что в ту пору сей аппарат вызвал сенсацию и стал символом технического прогресса. Он упоминается в завещаниях тысячами французов. А в Америке его предлагали распределять за казённый счёт.