на народном языке, в особенности был популярен один из диалектов французского — провансальский, или северный. Важным центром последнего был Труа. Граф Шампани Генрих Щедрый и его ученая жена графиня Мария, дочь

Людовика VII и Алиеоноры Аквитанской, покровительствовали ряду поэтов, самым известным из которых был Кретьен де Труа. Стихотворные сказания Кретьена о рыцарях Круглого стола не только обладают высокой литературной ценностью, но и служат главным источником всех артурианских романов.

Другой вид литературной продукции Шампани происходит непосредственно из Четвертого крестового похода. Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампани, рожденный в окрестностях Труа, принимал участие в разграблении Константинополя, после чего написал рассказ о своих приключениях. Наивная энергия и честность этого сочинения завоевали ему собственную нишу в литературе, а также истории. Будучи солдатом, а не клириком или поэтом, Жоффруа написал свой труд в прозе на французском языке — и тем самым удостоился чести создания первого шедевра французской прозы.

Граф Шампани Тибо IV был поэтом. Выросший при регентстве своей талантливой матери Бланки Наваррской, Тибо был женат сначала на принцессе Дагсбургской, затем на принцессе Божё, а позже на принцессе Бурбонской, от которой имел восьмерых детей. К этим отпрыскам он добавил еще четырех, родившихся в его многочисленных любовных связях. Однако главная и непреходящая страсть в его жизни была целомудренной благодаря недоступности ее объекта — королевы Франции. Дама его сердца, Бланка Кастильская, жена, а затем вдова Людовика VIII и мать Людовика IX, была десятком лет старше Тибо. Однако страсть Тибо к Бланке имела такую силу, что его даже подозревали в отравлении ее мужа, когда король внезапно умер. Несправедливость обвинения подтолкнула Тибо присоединиться к баронам-смутьянам Гуго де Ла Маршу и Пьеру Бретонскому в своего рода антироялистской гражданской войне. Когда по здравом размышлении Тибо все же решил отказаться от участия, Гуго и Пьер обрушили на него свою злобу и вторглись в Шампань, сжигая стога сена и амбары на своем пути. Остановленные только у стен Труа, когда прибыли спасительные силы, посланные королевой Бланкой, мятежные бароны уже были вынуждены повернуть назад и отправиться домой.

Отчасти в результате войны Тибо был вынужден продать три своих города — Блуа, Шартр и Сансер — королю Франции. В последний момент он почувствовал нежелание уступать Блуа, колыбель династии, своим упорством провоцируя королевское вторжение. Однако сорокашестилетняя королева разубедила тридцатитрехлетнего Тибо в беседе, записанной, или, по меньшей мере, пересказанной летописцем:

Бланка. Ради Бога, граф Тибо, вы должны помнить всю доброту, проявленную к вам королем, моим сыном, который пришел к вам на помощь, чтобы спасти вашу землю от французских баронов, когда они сожгли бы ее дотла, обратив в пепел.

Тибо (сраженный красотой и добродетелью королевы). Клянусь честью, мадам, мое сердце и плоть моя и все мои земли в вашей власти, и нет ничего, что не сделал бы я вам в угоду; дай Бог, я никогда не пойду против вас или ваших сил.

Страсть к Бланке искала себе выхода. Мудрые советники рекомендовали Тибо изучать канцонетты для виолы, в результате чего он вскоре стал создавать «самые прекрасные канцонетты, которые кто-либо когда-либо слышал» (суждение, не утратившее силу и впоследствии). Труверы и жонглеры пели строки Тибо Трубадура по всей Европе. Вот одни из самых популярных его строк:

Как позабыть мне кроткое ее изящество,

Ее глаза, всей красоты ее итог?

Когда и глас ее из памяти сотрется,

Закончится мучение мое.

Из сердца мне ее не вырвать образа,

Надеяться напрасно, и отчаяние гнетет,

Но рабский мой удел переносить смиренно

Мне эта мука силы придает.

Как позабыть мне кроткое ее изящество,

Ее глаза, всей красоты ее итог,

Сотрется ль нежный глас ее из памяти?

Люблю всем сердцем я мучение свое.

Тибо был графом, Кретьен де Труа (по всей видимости) клириком, а Жоффруа де Вилларду-эн феодалом. Однако еще один уроженец Труа, только начинающий в 1250 году свою карьеру писателя, был простым горожанином. Он называл себя «Рутбёф» (что означает «грубый бык»), и его стихи имели мало общего с утонченной элегантностью Кретьена или нежной страстью Тибо. Рутбёф описывал реальную жизнь, по большей части собственную:

Бог повелел, и стал я спутником Иова,

Одним порывом ветра унеся все то,

Что было у меня.

Когда-то глазом правым видел зорко,

Теперь же улицы перед собой не разгляжу,

Не вспомню я свою дорогу…

Ни прокормиться не могу,

Ни радостей не знаю,

И такова моя беда.

Виной ли этому мои пороки?

Теперь я становлюсь трезвее и мудрее,

Когда-нибудь потом

Я удержусь от зла,

Но что с того? Мне уж конец.

Я опоздал

И понял слишком поздно,

Что падаю в ловушку.

И это первый год.

За нас страдавший Бог

пусть даст здоровья мне.

Ведь у жены моей теперь ребенок.

И лошадь ногу повредила,

А нянька только просит денег

И забирает на ребенка все, что есть,

Иначе дом опять его наполнят вопли…

Стихи Тибо и Рутбёфа не только декламировали и пели повсюду, но и публиковали. К 1250 году книги множились с изумительной быстротой, несмотря на то что каждая переписывалась вручную. В «темный» период раннего Средневековья дело копирования книг нашло себе приют в монастырях, но теперь оно вернулось в города. Школы и университеты обеспечили рынок учебников, и поэтому переписчики часто располагались недалеко от соборов или университетов. При этом деятельность переписчиков книг не ограничивалась только копированием текстов. Они выполняли также секретарские функции, как для неграмотных заказчиков, так и для желавших, чтобы его письма были написаны особенно красивым почерком.

Писец сидел на особом кресле с длинными подлокотниками, на которые устанавливалась доска для письма с лежащими на ней листами пергамента, закрепленными ремешком из оленьей кожи. Помимо пера, его инструменты включали в себя лезвие или острый нож для соскабливания, пемзу, шило, длинную узкую пергаментную линейку и кабаний зуб для полировки пергамента. Скриптор работал возле очага или держал рядом с собой жаровню с углями для просушки чернил. Чернила налиты в воловий рог, вставленный в закрывающееся крышечкой круглое отверстие в доске для письма, куда он окунает хорошо высушенное перо.

Начинал