Минуты ожидания первого звонка в дверь были тягостными. Настя то и дело садилась за стол и предлагала садиться родителям и Даше, не желая понимать, что это неприлично – есть до гостей… Папа то и дело заходил в свой кабинетик, открывал тетрадь с новой повестью, что-то вписывал, зачеркивал. Прибавлял и убавлял громкость радио.

– Найди какую-нибудь хорошую станцию, – попросила мама, – где энергичная музыка. А лучше – у тебя диск был с зарубежным панком.

Папа включил. Кухня наполнилась шумной, но и мягкой какой-то мелодией. Жужжание гитары, барабанная дробь, звон тарелок. И – голос:

– Анархиё! Анархиё!

– Ч-черт, – мама стала терять терпение, – уже четверть восьмого.

– Работают все, – отозвался папа. – Надо было в субботу делать…

– В субботу вообще никого из дома не вытащишь. Тем более Маша с мужем на дачу собралась, и Ленка уезжает…

В половине восьмого наконец стали собираться. Пришли дядя Сева, известный поэт, с женой тетей Никой, переводчица и однокурсница мамы тетя Маша и ее муж дядя Коля. Дарили маме цветы и еще что-то в цветастых бумажных пакетах.

После приветственных слов и поздравлений, радостной суеты, толкотни расселись. Обменялись разными личными новостями, выпили за «деньрожденьицу», а потом заговорили, конечно, о выборах в Думу и предвыборной президентской кампании; мама вспомнила, как они с папой встретили дядю Севу и тетю Нику возле автобуса, где собирали подписи за выдвижение в кандидаты Эдуарда Лимонова… Даша слышала, что это такой писатель и крайний оппозиционер; когда-то жил в Париже, стал гражданином Франции, а потом вернулся в Россию, чтобы заниматься политикой.

– Вы что, серьезно выдвигали этого субъекта? – удивился дядя Коля, высокий человек с выразительными, тяжелыми какими-то глазами.

– А что? – мама тоже удивилась. – Эдуард Вениаминович – герой.

– Ну, это смешно.

– А что не смешно? Кто не смешон?

– Явлинский, да по крайней мере Прохоров…

– Ха-ха-ха! – демонстративно посмеялась мама.

– Ладно, друзья, что теперь спорить, – вздохнул дядя Сева, – все равно Лимонова не пустили.

– И правильно, я считаю. Таких нужно держать подальше. Или вообще в изоляции.

– Да почему, Коль?! – снова вспыхнула мама.

– Из-за высказываний, из-за этих его штурмовых отрядов… Это же фашизм!

– Я читал программу его партии, – включился папа, – никакого там фашизма. Наоборот, во многом очень даже правильная. Флаг, конечно, провокационный был, некоторые поведенческие детали…

– Но есть же Рыжков, Немцов, Касьянов, Навальный, на худой конец…

– Навальный – может быть, но он не баллотируется. Рыжков полностью под Немцовым. А Немцов… – Папа на пару секунд задумался. – Я готов допустить, что у него есть разумные, правильные мысли…

– Немцов – враг! – перебила мама.

– Подожди, пожалуйста… Но вспомните, как он в девяносто восьмом, в разгар беды, свою отставку принял – как освобождение. Схватили с Кириенко пузырь водяры и побежали к бастующим шахтерам. Будто школьнички после уроков. Помните?

– А что им надо было делать? – спросил дядя Коля. – Упираться? В кабинетах баррикады строить?

– Если ты хочешь спасти Россию – надо бороться. А их выкинули, и они обрадовались. И ведь не секретари какие-нибудь: один премьер-министр, а второй – его заместитель! Кириенко хоть помалкивает, а этот… Вождь оппозиции, мать твою!

– Вождь журналистов, – поправила мама. – Его так Сережа Шаргунов назвал десятого декабря. Ходит туда-сюда, а за ним человек двадцать журналистов с микрофонами, диктофонами.

Дядя Сева усмехнулся:

– Очень точно, кстати, – вождь журналистов.

– И Касьянов тоже, – не мог успокоиться папа. – Отправил его Путин в дупу, он побежал. А потом стал возмущаться…

– Ребята, давайте выпьем за детей именинницы, – предложила тетя Маша. – Мы, кажется, совсем забыли, зачем собрались.

– Точно!

– С днем рожденья!

– Сейчас – за прекрасных детей!

– Что-то старшенький не идет, – забеспокоилась мама, чокаясь с протянутыми рюмками и бокалами. – Обещал ведь в полвосьмого как штык…

– Придет. На работе, наверно…

– Он ночами работает, днем спит.

– А где он?..

– В студии – монтирует клипы, чистит…

– М-м, интересная работа!

Мама махнула рукой:

– Ой, не очень-то… Он мечтает фильмы снимать, но это ведь…

– Там такая мафия, я слышал, в кино…

– Спасибо, что есть литература!

– Хм, в литературе мафия не меньше.

– Да ладно, поменьше! Деньги помельче, и мафия не такая злая. А в кино…

У мамы заиграл сотовый.

– Алло! А, привет, Сереж… Спасибо-спасибо!.. – Послушала. – С Ваней сидишь?.. Жалко… А приезжайте вместе – как раз дети и познакомятся наконец… Ну ладно, тогда до встречи.

Положила телефон на стол.

– Шаргунов звонил. Не может. Сын Ваня болеет, с ним сидит…

– Хм, – усмехнулся папа, – а если в этот момент революция?..

– Это, что ли, крестный звонил? – нахмурившись, спросила Настя.

– Да. Видишь, сынок у него заболел…

– Чей Шаргунов крестный? – не понял дядя Сева.

– Настин.

– М-м! У вас, оказывается, тоже очень всё спаянно. Кумовство в прямом смысле.

– Иногда и кумовство не спасает, – сказал папа зловеще. – Быть может, наступит момент, когда придется мне в предсмертных слезах крикнуть ему: «Сергей Лександрыч, ты ж мое дитё крестил!»

– А-а! – вспомнил что-то дядя Сева. – А он тебя шашечкой – вжить!

– Да ладно, – махнула мама рукой, – все будет хорошо. К тому же Солженицын пророчил ему президентом России стать.

Дядя Сева печально покачал бритой головой:

– Не исключено. Но, думаю, до времени этого не дожить уж ни мне, ни тебе.

– Почему это, Сев?

– Лет тридцать эта власть еще точно будет сидеть. Череда преемников. А потом, не исключено, что-нибудь пошатнется. Только мне будет тогда за восемьдесят, а скорее всего, и нисколько…

– Всеволод, – перебила его тетя Ника, – не разливай здесь свою грусть-тоску!

– Тем более что всё трещит по швам, – добавила мама.

Дядя Сева не сдавался:

– Трещать может еще очень долго. И однажды может треснуть так, что за пять минут – на дно. Как «Титаник».

– Вот это больше похоже на истину, – кивнул дядя Коля. – По-моему, с Россией всё уже ясно. – Он сказал это таким тоном, что по Дашиной спине пробежал холод.