Барчуков помрачнел:

– Догадываюсь.

– Дядечка Сенечка, – взмолилась Лиственница, – нам-то объясните! А то мы прямо не знали, что и делать. Искали вас, искали, нашли, а вы вроде бы и не рады этому!

– Девочка моя, если бы ты знала, в каком опасном месте ты оказалась по моей вине, то сама бы первая прокляла меня! Мы же с Колей единственные, кто выжил после проклятого эксперимента. Я думал, что обойдется, а нет! Оказывается, они за нами все это время следили. И когда пришло время, схватили и привезли сюда.

– Это же вы похитили дядю Колю из больницы! – возмутился Саша. – А перед этим вы же его туда и упекли!

– Я не упек! Я спасал!

– Интересно!

– Дай ему сказать! – воскликнула Лиственница.

– Не нужно плохо обо мне думать, – попросил Барчуков. – Да, я не всегда поступал правильно, но я действительно хотел спасти Колю. Только у меня ничего не получилось.

– А чай ему зачем подсунули с отравой? – закричал Саша. – Он же после него как сумасшедший сделался! Из окна вещи разные кидал. Борщ вылил, который тетя Таня им на обед сварила.

– Я?! – ахнул дядя Коля.

– Вместе с кастрюлей его вышвырнул!

– Боже!

– В пожарных попал.

– Кошмар!

– А еще кисель на них вылил!

– Мой любимый черничный кисель! – воскликнул дядя Коля. – Тогда я точно был в помрачении рассудка.

– О том и речь, дядя! А виноват во всем твой приятель, Барчуков. Это все он подстроил.

– Так я и знал, что без тебя дело не обошлось! Упырь!

– Вы в психушку моего дядю зачем засунули?

Но Барчуков не смутился от их нападок.

– Я хотел спасти Колю! Знал, что добром он со мной не поедет, сопротивляться будет. Не доверял он мне почему-то, хотя я всегда только о других людях и пекся. Вот и придумал сначала его в дурку запихнуть, а оттуда уже забрать.

Выглядело это объяснение как-то слишком уж неправдоподобно.

И Саша спросил:

– А квартиру Лиственницы и ее родителей кто поджег? Не вы ли, случаем?

– Я!

– Дядя!

– Мне пришлось это сделать, – развел руками Барчуков. – Я должен был замести следы. Должен был укрыть своих родных, потому что, если бы ОНИ их нашли, то смогли бы меня шантажировать. Поэтому, прежде чем отправиться на дело спасения моего друга Коли, я должен был убедиться, что близкие мне люди находятся в безопасности. Я вывез их на съемную квартиру, о существовании которой ОНИ не могли знать. А потом поджег квартиру брата. Надеялся, что огонь собьет ИХ со следа моей семьи.

И снова в искренность слов Барчукова слабо верилось. Так показалось всем, кроме Лиственницы.

Она обвела всех торжествующим взглядом и воскликнула:

– Теперь вы убедились? Мой дядя Сеня ни в чем не виноват! Он превосходный человек! И самый любимый дядя!

– Девочка моя, – расчувствовался Барчуков. – Иди сюда, я тебя обниму.

Лиственница с радостью кинулась к нему, и они обнялись.

– Но, дядя, почему вас тут держат в клетке?

– Это все последствия того эксперимента, в котором мы с Колей имели несчастье поучаствовать. Было это еще в Н…ске. А теперь они собираются нас исследовать, чтобы выяснить, что именно в нас заставило вирус мутировать так, чтобы помочь нам остаться в живых и выздороветь.

– Ну и что? Пусть исследуют. В клетку-то зачем сажать?

– Потому что мы с Колей были бы против этих исследований.

– А почему? Многие эксперименты так и проводятся. Вы должны гордиться, что вам выпала такая честь. Вас исследуют, найдут ответы на свои вопросы и изобретут новые препараты, которые помогут всему человечеству жить лучше и стать здоровее.

– Это у нормальных людей так, а мы в руках у Прохора Степановича. И имеем все шансы просто не дожить до конца проводимых исследований. Думаешь, просто так они нас в эти клетки засунули? Нет уж! Покромсают нас на кусочки, кровь до капли выкачают, только тогда и успокоятся.

– Хочешь сказать, они вас убьют? – ахнула Лиственница.

– Специально, может, и не станут. Но просто так людей в клетке держать не будут. Ребята ученые тоже дали понять, что не ручаются за нашу безопасность, сказали, как дело пойдет. Мол, им с Прохором из-за нас ссориться резона нет. Он им уже прямым текстом сказал, если они не выполнят его приказы, то им самим не жить.

– Лично я за наши жизни сейчас и копейки бы не поставил, – вмешался в разговор дядя Коля и снова обвинил приятеля: – Это все ты виноват!

Упрек был брошен в адрес Барчукова. Тот насупился, но дядя Коля не замолкал.

– Все выслужиться хотел! Интерес к себе привлекал. Ну что? Привлек? И себя погубил! И меня за собой утянул! Да еще и ребят подставил!

– Ребята тут совсем ни при чем. Их отпустят!

– Как же! Мечтай! Кто в лапы к Прохору угодил, тот уже не жилец, считай. Эх, и зачем я в свое время на твою болтовню повелся! Все посулы твои! Жить будешь вечно! Здоровым снова станешь.

– Так ты и стал.

– А радости-то от этого? – воскликнул дядя Коля. – Зачем мне это здоровье? Чтобы в железной клетке сидеть? Вместе с тобой? Лучше бы я прямо тогда сдох! Меньше проблем бы сейчас было!

– Ты всегда всем недоволен!

– Зато у тебя все складно! Гладко было на бумаге, да забыли про овраги!

И оба мужчины замолчали, сердито поглядывая друг на друга.

– Вы хоть нам расскажите, что с вами случилось! – попросил у них Саша.

– Расскажем.

– Теперь-то уж чего скрывать.

– Слушайте!

– Может, чудо случится, вас Прохор отпустит, тогда не повторяйте нашей ошибки, не участвуйте ни в каких экспериментах, сколько бы вам за это ни пообещали!

В общем, начало истории Саша знал и так. В городе Н…ске появился некий представитель крупного биолого-исследовательского центра, который искал добровольцев для проведения научного эксперимента. Лабораторные исследования нового препарата на животных, как уверяли эти специалисты, размахивая бумагами, скрепленными многочисленными печатями, прошли успешно, теперь требовалось провести завершающий этап, но уже на живых людях.

– Конечно, я сразу смекнул, что с этим делом что-то у них не совсем чисто, – признался Барчуков. – Ну, скажите, иначе с какой стати, если у них первые этапы прошли гладко, им последний, завершающий и самый ответственный, проводить в нашей тьме тараканьей? У нас ведь ни оборудования подходящего в лаборатории на тот момент не имелось, ни научно-исследовательской базы не было подведено. Но они сказали, что это все решаемо. Требовалось лишь принципиальное согласие руководителя нашей лаборатории. И я его для них раздобыл.