В полном изумлении я обвела взором огромный каминный зал,ей-богу, его акустике может позавидовать Кремлевский дворец съездов, и вдругобнаружила, кто обладает певческим талантом.

На небольшом бархатном диванчике восседала собачка, маленькая,рыженькая, лопоухая, с острой мордочкой. Ей глаза были полузакрыты, нос высокоподнят, а из горла лились просто волшебные звуки.

– А-а-а-а…

Рита тоже приметила «коллегу», в ту же секунду она осеклась,Костик перестал нащипывать гитару, Ваня захихикал.

– Давай еще, – открыл один глаз Аркадий, –мне нравится!

– Ага, – подхватил Вова, – вот это: а-а-а-а!Прямо за душу рвет!

– Мы хотим плясать! – заорали блондинки.

– Ну и пошли вон, – рявкнул Аркадий, –надоели! Желаем оперу слушать! Эй, парни, сбацайте печальное, а ты поймедленно, торжественно: а-а-а-а, мы отдыхать будем.

– Танцевать, – хныкали девушки.

– Сказано, пошли вон! – покраснел Аркадий.

– Брысь отсюда, – топнул ногой Вова, –разговорились! Бабе надо место знать!

Остальные мужчины продолжали спать, никак не реагируя навнешние раздражители.

Блондинки выпятили пухлые губки, потом встали и с самымгордым видом прошествовали к дверям. На пороге киска обернулась и прошипела:

– Имей в виду, Вовчик, тебе это будет дорого стоить!

– Ладно, ладно, – отмахнулся муж, – завтрапоедешь и купишь себе брюлики, а сейчас испарись, мы отдыхать хотим.

Девицы ушли. Вова и Аркадий с наслаждением закрыли глаза.Музыканты заиграли что-то тягучее, похожее на похоронный марш. Рита собраласьбыло открыть рот, но ее опередила собачка, решившая на этот раз выступать соло.

– А-а-а-а, – полетело под сводами зала.

– Кайф, – простонал Вова, – вот она, силаискусства, послушаешь такое и чище становишься, лучше…

Рита отошла в сторону и села на банкетку.

– А-а-а-а, – выводила собачка.

Понимая, что сейчас захохочу во весь голос, я сбежала накухню и спросила у Натальи Ивановны:

– Можно я тут посижу? Тихонько, там концерт идет.

– Надо же, – вдруг улыбнулась прислуга, – счего бы это Лапа завыла? Она такое впервые проделывает. До сих пор, кто ниприходил, молчала, а тут – нате, заливается как соловей! А вы кем у нихработаете? Танцуете или поете?

Я улыбнулась.

– Я не творческий человек, разрешите представиться,Таня, домработница Глафиры.

Лицо Натальи Ивановны приняло человеческое выражение.

– Зови меня Наташей, – совсем другим тоном сказалаона, – еще поспорить можно, кто из нас более творческий: мы или они! Знаюихнюю кухню, сплошной обман! Голосов никаких, одна аппаратура. А суп-то такпросто не сварить, вдохновение нужно. Ну-ка, попробуй мой кофе.

Я взяла протянутую чашку, отхлебнула и совершенно искренневоскликнула:

– Восторг! Там кардамон, корица и чуть-чуть какао!

– Угадала, – прищурилась Наташа, – междупрочим, никто рецепта не знает!

– Вы так профессионально говорите об уловкахшоу-бизнеса, – решила я польстить женщине.

Наташа скривилась:

– Да уж, насмотрелась. Одно время я работала у дамы,которая пыталась стать певицей, у меня с тех пор просто аллергия на этихкривляк.

– Что, такая противная хозяйка попалась?

Наташа закатила глаза.

– Да уж! Тесен мир, плюнь – и попадешь в знакомого!

– Вы о чем?

Домработница нахмурилась.

– Так продюсер, который сейчас с вами приехал, Свин, сней работал. Я-то мужика сразу узнала, хоть он и закабанел окончательно, жретнебось много. Ну да он всегда горазд на это был, мастер спорта по хаванью. МеняСвин, конечно, не признал, оно и понятно, кто же на горничную смотрит. Да иизменилась я, волосы остригла, покрасилась в темный цвет, неудачно вышло,теперь старше кажусь. Я, когда услышала, что хозяйку Глафира поздравлятьприедет, прямо передернулась вся. Вы пришли, а я смотрю и жду, ну где же этасучка Настя!

– Звягинцева? – подскочила я.

– Ты ее знаешь? – фыркнула Наташа. – Скаживедь – она пакостница!

Я схватила Наталью за рукав:

– Вы долго с ней работали?

– Долго с такой и святая не выдержит.

– А все же?

– Месяца три-четыре, нет, полгода, потом хозяина убили,а она смылась, – выпалила Наташа, – представляешь, она меня звала«чмо»! «Эй, чмо, бегом сюда, постирай мне колготки!» Я, правда, вначалетерпела, у меня мама парализованная лежала, после инсульта, деньги нужны былижутко! Поэтому и молчала. Сначала думала, привыкну. А еще надеялась, что Настяв конце концов устыдится и поймет, что нельзя человека, который тебеприслуживает, унижать! Но нет! Горбатого могила исправит.

– Ну ты нас тоже не лучшим образом встретила, – неутерпела я, – «пирожные не берите, они для людей»!

– Ага, – кивнула Наташа, – я прямо сатанею,когда кривляк-певцов вижу. Вот до какой степени меня Настька достала, ей-богу.А ведь она мне благодарна должна быть, ой как благодарна!

– За что?

– Да так, – загадочно ответила Наташа, –может, испортить сейчас Свину малину? Подойти к нему да шепнуть: «Приветик, неузнаешь, котик? Я – та самая… Наташка-чмо! Мне есть что рассказать про смертьЛавсанова, много интересного, много! Плати, голубок, а то разину ротик». Толькоон не испугается.

У меня закружилась голова.

– Почему? Если ты и впрямь знаешь нечто этакое…

– Не испугаю я его, – повторила Наташа, – ауж очень ему насолить хочется!

– Могу помочь, – скрывая радость, заявила я.

– И каким же образом? – кисло спросила она. –Собираешься пургена ему в чай подсыпать? Приятный пустячок, но я хочу емукапитально наподдавать, за чмо. Лучше бы нам сегодня не встречаться, я ужепережила обиду, забыла немного, а увидела эту рожу, опять все всколыхнулось.Прямо урод! Впрочем, ты тоже за чужими грязь убираешь и должна меня понять!Отомстить хочу! Жутко! До дрожи!

Наташа отвернулась к окну и трясущимися пальцами сталаприглаживать волосы.