Как, спросите, эта затея повлияла на реальный мир? Да никак! Так что идите на хер!

Парадокс Джевонса постулирует, что усиление эффективности использования какого-либо ресурса увеличивает, а не уменьшает объем его потребления. Уильям Стэнли Джевонс написал об этом в 1865 году, ссылаясь на историю использования угля; как только появилась паровая машина Уатта, резко увеличившая экономичность сжигания угля и выход энергии, потребление угля намного превысило первоначальное сокращение объемов, требовавшихся для поддержания деятельности до появления усовершенствований.

Эффект отдачи можно смягчить лишь регулированием повышенного объема потребления, вызванного более эффективным методом, за счет дополнительных факторов – принудительного реинвестирования, налогов, нормативных требований. Так утверждается в книгах по экономике.

Парадокс Джевонса заметен на примере всех технологических улучшений. Лучшее соотношение километража на литр бензина – больше километров пробега. Повышается скорость компьютерных вычислений – человек дольше сидит за компьютером. И так до бесконечности. На данном этапе наивно полагать, что технологические новации сами по себе уменьшат последствия стремления к росту и сократят нагрузку на биосферу. Тем не менее многие до сих пор сохраняют это наивное представление.

Данному пробелу в современном мышлении сопутствует, подчеркивая его, предпосылка, что эффективность якобы всегда полезна. Разумеется, эффективность – это мера, придуманная для описания результатов некого процесса, загодя признанного полезным, так что в некотором роде это почти тавтология, однако первое и второе можно отделить друг от друга, ибо они не тождественны. Изучение исторических записей и несложные опыты типа reductio ad absurdum или доведения до абсурда наподобие «Скромного предложения» Джонатана Свифта наглядно демонстрируют, что эффективность способна причинять людям вред. То же самое приложимо и к парадоксу Джевонса, да только экономической науке не достает гибкости, чтобы признать эту простую истину, из-за чего труды по экономике постоянно характеризуют эффективность как нечто изначально полезное, а неэффективность считают синонимом плохой или некачественной работы. Однако свидетельства говорят о том, что эффективность – и неэффективность – бывает как полезной, так и вредной. Примеры привести нетрудно, но мы поручим эту задачу читателю, достаточно указать несколько элементарных отправных точек для размышлений: профилактическая медицина экономит массу будущих затрат на лечение и представляет собой полезную эффективность. Поедание лишних детей (как в «Скромном предложении» Свифта) – вредная эффективность. Любой ущерб, причиняемый другим людям ради получения прибыли, – это вред независимо от степени эффективности. Использование слишком большого автомобиля для поездки из пункта А в пункт Б – вредная неэффективность, и таких примеров очень много. Сохранение слепых рукавов реки в затопляемой пойме – полезная неэффективность. Примерам несть числа, и в анализе глобальных ситуаций должны учитываться все четыре категории.

При этом принцип, направляющий все эти размышления, зачастую упускается из виду, хотя должен быть их интегральной частью – мы должны делать все, что служит предотвращению массового вымирания. Общий принцип действия похож на этику землепользования Олдо Леопольда: «Полезно то, что полезно для земли». В нашем нынешнем положении принцип можно сформулировать как «полезно то, что полезно для биосферы». В свете этого принципа многие виды эффективности быстро обнаружат себя как глубоко деструктивные, а многие виды неэффективности окажутся неожиданно жизнеутверждающими. Если что-либо противится изменениям, возвращается к исходному состоянию, оно должно считаться неэффективным. Мы нуждаемся в таком подходе по определению.

Вся сфера и дисциплина экономической науки, которые обслуживают планирование и оправдание действий общества, буквально напичканы упущениями, противоречиями, логическими изъянами, а главное – фальшивыми аксиомами и целями. Необходимо навести в них порядок. Для этого надо копнуть поглубже и перестроить всю сферу экономической мысли. Если принять к сведению, что экономика есть метод оптимизации различных объективных функций в зависимости от существующих ограничений, то содержание «объективных функций» придется заново пересмотреть. Решения должны быть продиктованы не функцией прибыли, а функцией благополучия биосферы. Упор в исследованиях предстоит перенести из чисто экономической сферы в сферу политэкономии, это – первый шаг к возвращению экономике статуса науки. Ради чего мы выполняем то или иное действие? Какой результат мы хотим получить? Что справедливо, а что нет? Как наилучшим образом организовать совместную жизнь на планете?

Современная экономическая наука пока не дала ответ ни на один из этих вопросов. Да и с чего бы? Разве вы спрашиваете у калькулятора, в чем смысл вашей жизни? Нет. Эту задачу приходится решать самостоятельно.

На двенадцатый год непрерывной засухи в нашем городе кончилась вода. Нас, конечно, предупреждали, но даже во время засухи иногда выпадает дождь; с помощью природоохранных мер, вспашки земли под пар, строительства новых водохранилищ, прокладки трубопроводов к дальним водоразделам, бурения глубоких артезианских скважин и прочих подобных усилий нам до сих пор удавалось выкручиваться. И это само по себе внушило нам мысль, что так будет всегда. Однако в сентябре произошло землетрясение – достаточно сильное, чтобы что-то нарушить в подземном водоносном слое. Очень быстро все колодцы и скважины пересохли, водохранилища опустели еще раньше, вода перестала поступать по трубам с соседних водоразделов. 11 сентября 2034 года из кранов не упало ни капли.

В нашем городе живет около миллиона человек. Примерно треть населения переехала в город за последние десять лет и обитала в шалашах из картонных коробок в холмистых западных районах. Отчасти это тоже было вызвано засухой. Люди там и до того жили без водопровода, покупая воду столитровыми бочками или просто банками и кувшинами. Остальные горожане, разумеется, жили в домах и привыкли, что вода течет из крана. Так что в тот день наибольший шок испытали именно те, кто жил в домах; для бедняков ничего не изменилось, разве что воды стало невозможно достать вообще, даже за деньги.

В нашей части мира без воды можно протянуть от силы несколько дней. Наверное, дело обстоит точно так же и в других местах. Прекращение водоснабжения, несмотря на все предупреждения и приготовления, застало людей врасплох.

Естественно, поднялась паника. Естественно, все начали делать запасы. Да только запасать было нечего! Многие набрали полную ванную, однако надолго такого запаса не хватило. Люди кинулись к городской реке – она давно иссякла, русло было суше обычного. Толпа окружила общественные здания – футбольный стадион, дом правительства и так далее. Надо было что-то решать.

С опреснительных станций на побережье прибыли автоцистерны. Из глубины страны пришел конвой, в нем тоже были цистерны и передвижные установки, сосущие воду прямо из воздуха, даже такого сухого, как наш. При десяти процентах влажности кожа воспринимает воздух как песок, но даже в таком воздухе еще есть влага. Повезло.