Все понимали: нужен порядок. Можно было пробиться с кулаками в голову очереди, да только какой от этого прок? Отбирать нечего, остатки воды в городе охраняли военные. Армия и полиция вышли на улицы в полном составе. Они собирали людей на стадионы и в крытые сборные пункты вроде спортзалов, библиотек и разного рода актовых залов, выстраивали очереди, воду туда доставляли автоцистерны под усиленной охраной. Оставалось приготовить посуду, дождаться очереди, получить рацион и начать его экономить.

Все зависело от бесперебойной работы системы. Если она откажет, всем наступит конец: не от того, так от другого, не от жажды, так от междоусобиц. Это хорошо понимали все, кроме последних безумцев. Такие всегда найдутся, однако перевес – примерно сто к одному – был на нашей стороне. Если кто-то устраивал бучу, беспорядки быстро подавляла полиция. Остальным же приходилось только верить, что общество нас не оставит в беде. Никто не был в этом уверен. Однако либо система, либо смерть. Поэтому мы собирались в местах, объявленных по радио, в интернете или просто на улице, и ждали своей очереди.

Воду продолжали завозить грузовым транспортом и добывать из воздуха машинами. Когда все население собирается в нескольких местах, сразу становится видно, как нас много. Сплошь незнакомые лица. Сколько в миллионном городе у человека наберется знакомых… сотня? Плюс еще сотен пять примелькавшихся лиц, в крайнем случае – тысяча. Достаточно прийти на заполненный футбольный стадион, где всем приходится вставать в очередь с кувшинами в руках или на тележках – вода удивительно тяжела, – как сразу увидишь, что вокруг незнакомцы. Есть горстка друзей, своего рода семья, но их страшно мало, и они затерялись в толпе по своим делам. Люди, конечно, ходили за водой вместе со знакомыми. Чтобы защититься от безумцев, если у кого-то сдадут нервы, или чего еще. Однако конфликты происходили редко. Всем было так страшно, что люди вели себя как подобает. С друзьями мы ходили скорее за компанию. Потому что видеть, что ты живешь среди чужаков, очень неуютно.

Но ведь они твои сограждане!.. Это несколько умеряет отчаяние, все-таки сограждане реальны и вызывают реальные чувства.

Однажды, когда мы стояли в очереди за водой – немытые, страдающие от жажды и полные тревог, моя подруга Шарлотта, чья обычная язвительная манера изъясняться превратилась в бесшабашно-веселую и где-то даже радостную, указала на людей, стоящих перед нами в очереди, и заявила: «Помнишь слова Маргарет Тэтчер? Такой вещи, как общество, не существует!»

Мы громко рассмеялись. Пару минут смеялись безо всякого удержу. «Маргарет Тэтчер пусть идет на хер», – сказал я, отдышавшись. И сегодня могу повторить: пусть Маргарет Тэтчер идет на хер, а с ней вместе любой кретин, кто думает так же, как она. Я всех их мог бы пригласить в место, где они либо проглотили бы свои слова, либо сдохли от жажды. Ибо, когда в кранах кончается вода, общество становится очень даже реальным. Масса вонючих, немытых, встревоженных сограждан – несомненно, общество. Общество – вопрос жизни и смерти, большинство людей это видят, а те, кто отрицает, – тупые ублюдки. И я говорю это прямо. Невежественные остолопы. За подобную глупость не грех сажать в тюрьму.

На двадцать первые сутки кризиса, 4 октября, пошел дождь. Не влажная дымка, которая часто бывает осенью, а настоящая гроза. Ох, как мы собирали эту дождевую воду! Дождь лил на голову каждого в отдельности и гражданское общество в целом; кажется, до русла реки не добралось и не покинуло пределы города ни капли влаги. Мы всю ее собрали. И мы, разумеется, плясали от счастья. Получился настоящий карнавал. Хотя понимали: это не окончательное решение – где там! Согласно прогнозам, засуха не закончилась, и у нас по-прежнему не было настоящего плана, но все-таки мы танцевали под дождем.

Я попросила Мэри о встрече с ней и Диком Босуортом, чтобы обсудить некоторые экономические планы, подготовленные группой разработчиков софта. Она выделила час в конце пятницы и место – зал для семинаров.

– В чем дело, Янус-Афина? – резко спросила Мэри. Сомнение в том, что ИИ способен внести в ее проект что-либо существенное, буквально было написано у нее на лице. Трудно объяснять вещи компьютерным невеждам, нужны правильный перевод, метафоры, грубые, но не очень обобщения.

На этот раз я начала с повтора аргументов Хайека о том, что рынок спонтанно выявляет стоимость товара и потому служит наилучшим инструментом вычисления и распределения стоимости, ибо централизованное планирование просто не способно достаточно быстро собирать и обрабатывать всю важную информацию. Плановики вечно ошибаются, и лучшего калькулятора, чем рынок, не существует. Эту идею поддерживали австрийская и чикагская экономические школы, а с ними и неолиберализм: рынок рулит, потому что он наилучший калькулятор. Но теперь компьютеры стали очень мощными, и все больше крепнут позиции автора «Красного изобилия», утверждающего, что современная компьютеризация позволяет централизованному планированию работать лучше рынка. В пример того, как компьютеры превосходят рынок, приводится высокочастотный трейдинг, однако вместо совершенствования системы компьютеры используются для стрижки ренты на каждой сделке. Это указывает на наличие эффективного вычислительного потенциала, хотя пользуются им люди, застрявшие в 30-х годах прошлого века с его противопоставлением рынка планированию и капитализма коммунизму. Эти люди не пытаются улучшить систему, они всего лишь делают на ней деньги. Таковы экономисты современности.

Мощь ИИ способна создать совершенно новые организационные возможности: анализ больших данных для получения наилучшего результата, постоянное отслеживание денежных потоков, распределение ресурсов до того, как ценовая конкуренция исказит реальные затраты и превратит их в лживую схему Понци, растянутую на несколько поколений, и так далее. Частности довольно специфичны и одновременно абстрактны, так что важно набросать несколько моментов, которые Мэри смогла бы понять, оценить по достоинству и сделать группе заказ. Дик почти во все посвящен.

Мэри вздохнула, пытаясь преодолеть скуку, которую на нее наводили разговоры о компьютерах. «Лучше расскажи, как это сделать», – попросила она.

Очень часто они даже не понимают природу необходимости. Мне это напомнило вот что: моделирование дискретных временных рядов по Рафтери показало, что в большинстве наиболее вероятных вариантов XXI века средний рост температуры составит 3,2 градуса Цельсия. Шансы на то, чтобы удержать повышение температуры на уровне двух градусов, составляют пять процентов. Шансы удержания роста температуры на уровне 1,5 градуса Цельсия – один процент.

Мэри окинула меня хмурым взглядом. «Мы и так знаем, что все плохо, – съязвила она. – Лучше посоветуй, как это исправить!»

Я рассказала о недвусмысленной работе Чена, которую сейчас обсуждают в нескольких дискурс-сообществах, – одной из самых ранних идей создания карбон-койна. Карбон-койн – цифровая валюта, выплачиваемая по предъявлению доказательств связывания углерода, кнут и пряник одновременно, привлекающий незанятый глобальный капитал к благородному делу сокращения выбросов углеводородов. Пряник получится особенно хорошим, если его поддержат или будут выпускать центральные банки. Хлынет новый поток фиатных денег, вознаграждающих действия по спасению биосферы. Заставить центральные банки этим заниматься довольно напряжно, но если получится, то сильнее варианта не найти.