— А-а, — стонет он в трубку. — Ты чего, Вадя…

— Додя, — привычно огрызаюсь я и без всяких предисловий командую. — Собирайся и дуй ко мне. Кто-то отравил мою Ольгу. И если я не ошибаюсь, это рицин.

— Ты никогда не лажаешь, придурок, — бухтит мой младшенький и тяжело вздыхает. — Сейчас буду.

Мне остается только сидеть и ждать. Выносить тазики и гладить Олюшку по голове.

— Я вроде пила немного. И только шампанское, — изумленно шепчет она и снова ошалело оглядывается по сторонам. — Где мы, Вадичка? Куда ты меня привез?

— Ты дома, солнышко, — тихо, но настойчиво объясняю я. — Это от отравления у тебя в голове все перемешалась. Сейчас лекарство выпьешь, и все пройдет.

Ольга послушно кладет голову на подушку и закрывает глаза. А потом, резко подскочив, снова наклоняется над тазом.

«Твою мать, — рычу я, желая разорвать на куски ту гадину, что покусилась на жизнь моей любимой. — Дезориентация в пространстве. Сейчас она не понимает, где находится. Затем перестанет узнавать меня и Роберта. Потом не сможет осознать, кто она такая. А дальше смерть!»

Сжимая кулаки и зубы, я нервозно прокручиваю в башке всякие варианты. И когда через полчаса мой младший брат и известный токсиколог Павел Косогоров вваливается в нашу спальню, понимаю, что в любой момент могу потерять Ольгу.

— Быстро к нам в центр, — командует мой младшенький. — Это рицин, бро.

— Интересно, кто же им воспользовался?

— Да любой. Найти — не проблема, — хмыкает Пашка, наблюдая, как я укутываю Ольгу в покрывало. Шепчу отрешенно «Потерпи, Олюшка. Потерпи. Все будет хорошо».

— Ты ее любишь, — не спрашивает, а утверждает младший брат.

— Ну, естественно, — изумляюсь я. — Иначе бы не позвал замуж.

— Даже из-за внука? — косится на меня Пашка и, вжав в полик педаль газа, на всех парах мчит в Центр токсикологии.

— Ребенок-то тут при чем? — криво усмехаюсь я. — Можно оформить опекунство и не вступать в брак. Я люблю ее, — добавляю жестко и, заметив, что Ольга впала в беспамятство, рыкаю нетерпеливо. — Гони, бро! Я не могу ее потерять.

— Да не вопрос, — кивает мне в зеркало заднего вида Пашка и, взяв с соседнего сиденья мигалку, на первом же светофоре ставит ее на крышу Мерседеса.

Я прижимаю любимую к себе, целую в висок и неустанно молю бога о помощи.

«Дай ей здоровья, господи! — шепчу я, понимая, что мне остается только молиться. Антидота от рицина нет, и этот мощный яд, убивающий живые клетки, при желании можно найти где угодно. Поэтому сейчас остается только просить Всевышнего смилостивиться над моей несчастной любимой. Мои отношения с небесной канцелярией просты. Я, как любой хирург, безоговорочно верю в высшие силы. Иначе как объяснить, почему один человек, имеющий все шансы выжить, помирает, а другой, за жизнь которого не дашь и копейки, медленно, но верно выздоравливает. Сколько таких случаев я перевидал на своем веку? И как человек, смотревший в глаза смерти, точно могу сказать, что каждый из нас уходит в мир иной, когда его призовут. Кому-то звонят из небесной канцелярии. Набатом инфаркта или инсульта, или тихим звоночком онкологии. Но бывает и так, когда человек, эта тварь дрожащая, мнит себя вершителем судеб и расправляется с неугодными.

Кто же все-таки стоит за покушением на Ольгу? Шевелев? Из-за наследства? Но этот не станет марать руки. Он наймет кого-нибудь. Вывезет в лесок и там закопает. Но яд — точно не его стихия. Ну, какая из него Мария Медичи? Травят обычно женщины… Галка или мама? Любой вариант для меня, как острый нож в сердце. Но я обязательно разберусь и воздам по заслугам.

— Все, свободен, — отмахивается от меня младший, когда Ольгу на каталке увозят в чрево Центра. Я безвольно плюхаюсь в кресло в приемном покое, намереваясь просидеть здесь, пока Ольгу не переведут в палату из реанимации.

— Бро, — резко бросает Пашка. — Что ты тут расселся, как идиот? Вали к родителям, изымай мусор. Если уже выкинули, достань из помойки. Нужно сразу отдать отходы на экспертизу.

— Ты думаешь… — пытаюсь корректно сформулировать мысль, но ничего не получается. С языка срывается сплошной мат.

— Я знаю, — перебивает меня Пашка. — Время, Вадик. Симптомы отравления рицином обычно проявляются через десять-пятнадцать часов. А значит, твою красавицу отравили в доме родителей. Элементарно, Ватсон.

— А… ну… может, — блею я, как последний дебил, все еще не веря в происходящее.

— Дуй к предкам, Вадик, — грозно велит мне Пашка и объясняет как маленькому. — Сейчас у Ольги берут кровь на анализ. Если там выявятся следы рицина, то мы подадим сведения в полицию. А там обязаны возбудить уголовное дело и собрать доказательства. Сейчас главное — не дать уничтожить улики.

Кивнув брату, я с трудом достаю свое тело из креслица и бреду к выходу. Замечаю на парковке свою машину, ехавшую следом, и, усевшись на сиденье рядом с водителем, выдыхаю сердито:

— К моим родителям, Гена.

Мама еще не встала, а папа хмуро поглядывает в мою сторону и насупленно молчит. Он не спрашивает меня ни о чем, просто удивленно открывает дверь и пропускает внутрь квартиры. Наверное, мой вид говорит сам за себя. Мятая футболка, такие же джинсы, немного заблеванные Ольгой, небритая физиономия и яростный взгляд. Родион Раскольников выглядел респектабельней, когда заявился с топором к старушке-процентщице. Отец закашливается от удивления, когда я прямиком направляюсь в кухню и вытаскиваю на свет божий мусорное ведро и, завязав пакет, спрашиваю:

— Скотч есть? Принеси, пожалуйста!

— Что происходит, Вадим? — строго спрашивает отец, а сзади, запахивая на груди халат, вторит мама. — Что случилось, Ваденька?

Пытаюсь объяснить. Путаюсь в словах, зависаю, стараясь подобрать нормальные определения вместо матерных. А когда, наконец, справляюсь с торопливыми объяснениями, родителей прорывает от негодование.

— Это какая-то мерзкая инсинуация! — плачет мама.

— Не ожидал от тебя, Вадим, — негодующе ворчит отец, окидывая меня недобрым взглядом. — Я тебя так не воспитывал. Как ты мог подумать…

— Головой, — рыкаю я и добавляю без всяких сантиментов. — Мусор я изымаю, мои дорогие.

— Я тебе не позволю, — перекрывает мне дорогу мама, будто я вывожу из ее дома самое ценное. И пока я раздумываю, как поступить, ну не драться же с собственной матерью, где-то в кармане дребезжит айфон.

— Да, — рыкаю я, выудив трубку одной рукой. — Да, бро!

— Это рицин, Вадик, — печально сообщает брат, будто бы я сомневался. — Ты вовремя определил симптомы. Есть шанс спасти твою Ольгу.

— Повтори это для родителей, — прошу я, силясь не вдарить лбом в стену, и, включив громкую связь, слышу спокойный и уверенный баритон брата.

— Мама и папа, вчера в вашем доме отравили члена нашей семьи. Так как это уголовно наказуемое деяние, то Центр токсикологии, где сейчас находится Ольга Косогорова, вынужден передать информацию в полицию. Скоро к вам приедут специально обученные люди и проведут дознание. Запрещено выкидывать мусор, вытирать пыль и мыть посуду. Проявите, пожалуйста, бдительность. Тогда в самое ближайшее время враг нашей семьи будет найден и обезврежен.