Тряхнув волосами, я заставила себя отбросить вопросы без ответа. Возможно, я их узнаю, но не сейчас. И, скинув с плеч оцепенение, я опустила взгляд на столик. Здесь лежал костяной гребень, украшенный изящной резьбой. Полюбовавшись на него с минуту, я решительно запустила его в спутанные волосы.

И пока я причесывалась, мои мысли свернули на сегодняшнюю ночь. Кажется, я заснула на том холме. Помнила, как прикрыла глаза, а открыла их уже в доме. Выходит, Танияр принес меня, а я даже не проснулась.

— Надо же, — усмехнулась я.

После оглядела себя. Алдар снял с меня только кейги. Помятое платье выглядело удручающе. Все-таки жизнь с шаманкой сделала из меня дикарку в некотором роде. Я мало думала о том, как выгляжу в ее старой одежде, а сейчас ощутила раздражение. К мужчине хотелось выйти в более пристойном виде…

Интересно, что скажет мама, когда узнает, что я приняла предложение остаться в доме Танияра? Может я всё же поторопилась? В задумчивости постучав кончиками пальцев по столику, я решила прислушаться к Ашит, что бы она ни сказала. И в это мгновение дверь открылась.

— Мама! — охнула я и порывисто поднялась на ноги.

Ашит, невозмутимая, как обычно, полная достоинства и отдохнувшая, вошла ко мне, и я поспешила ей навстречу.

— Доброго утра, мама, — улыбнулась я, приобняв ее за плечи.

— Милостью Отца, — кивнула Ашит. — Мягко ль спалось?

Не поняв, сердится она или нет, я замешкалась с ответом. Шаманка усмехнулась и заняла мое место у зеркала. Она бросила короткий взгляд на свое отражение, затем повертела в руках гребень и указала на сундук:

— Открой. Для тебя готовил.

— Для меня? — я в удивлении приподняла брови.

— А для кого же еще? Не слепой, видел, что в моем старье ходишь. Позаботился. Открой, посмотри. И мне любопытно, — вдруг созналась мать и рассмеялась.

Не злится и не порицает — поняла я. И даже, кажется, уже знает, что я останусь…

— Знаю, — кивнула шаманка. — Я твои мысли уже услышала, а до того с Танияром говорила. Он просил позволить тебе остаться, клятву перед Отцом дал, что не обидит.

— И что же ты ответила? — настороженно спросила я.

Ашит поднялась с места, первой подошла к сундуку, стоявшему у стены, откинула крышку и достала платье зеленого цвета. Развернув его, моя мать поцокала языком:

— Богатое платье. Расстарался Танияр. В тагане Курменай побывал, выходит. Знатные у них мастерицы, лучшие ткани ткут, лучшие платья шьют. И берут немало. Тебе такое подойдет больше моего старого тряпья.

— Так что ты ответила, мама? — снова спросила я, не спеша посмотреть на платье.

— А что я отвечу? — она пожала плечами. — Тебе решать. Хочешь, к старухе возвращайся, с турымом бегай да жди, когда к людям снова поедем. Хочешь, среди них и оставайся. Танияр тебе защитой будет, я знаю. Я научила тебя заветам Отца, остальному жизнь научит.

— Но ты всё еще слышишь мои мысли, — заметила я. — Значит, путь не выбран?

— Слышу, — кивнула Ашит, одним словом дав ответ на оба вопроса. — Дорогу назад найдешь, если пожелаешь. Только не пожелаешь, — она лукаво улыбнулась: — Уж больно красивы глаза Танияра. — После этого подошла ко мне и посмотрела прямым внимательным взглядом: — Помни обо всем, о чем я тебе говорила, людям верить не спеши, сладких речей не слушай и дружбу не заводи с каждым, кто ее предложит.

— Ты… — я на миг поджала губы. Не хотелось допустить даже мысли, что я не могу доверять Танияру, но шаманка предостерегала…

— Я не о нем, — отмахнулась Ашит. — Ему верю. Танияр клятвам верен. Но он не один живет в тагане. Будь осторожна.

Признаться, я вздохнула с облегчением и понятливо кивнула:

— Селек и Архам.

— Кроме них есть, кому жалить. Танияр долго один был, многие на него смотрели с надеждой. Он обещаний никому не давал, а теперь тебя в дом позвал. Пусть гостьей, но все видели, что от тебя не отходил и от костра увел, и от других отвернулся. Будь с ним рядом. Кого к тебе подпустит, тому верить можешь, кто сам в друзья проситься станет, не гони, но и не привечай. И думай, Ашити, думай. Ты это любишь. Сомнения будут, приезжай, поговорим. Нужда заставит — зови, я дочери всегда откликнусь. Отец с тобой, дочка, — закончила она и, потянувшись, поцеловала меня в лоб. После отстранилась и указала взглядом на сундук: — Идем платья смотреть. Я хоть и стара, а тоже полюбуюсь.

В моей комнате не было лихура, он был в доме один и в положенном ему месте. Однако Ашит указала мне на шкуру, висевшую на стене, которую я прежде приняла за украшение, и там обнаружилось небольшое помещение с окошком под потолком, где имелось обустроенное место, чтобы справить нужду, а также чаша из того же металла, что и зеркало. Шаманка опустила в чашу руку и вытащила со дна небольшой кругляшок, оказавшийся пробкой, и емкость тут же наполнилась водой. Мать вернула пробку на место.

— Ого, — оценила я. — А как сливать?

— Вот, — сказала Ашит и вытащила другую пробку, располагавшуюся рядом с первой. Вода полилась в ведро, стоявшее под чашей, и шаманка вылила ее в отхожее место.

Присев, я с любопытством осмотрела трубу, шедшую к первой пробке, и пробормотала:

— Вот вам и дикари. Однако… Инженерия имеется.

— Ничего не поняла, что ты сказала, — произнесла мать.

— Я сказала, что это неожиданное открытие. Откуда идет вода?

— Танияра спроси, — отмахнулась шаманка. — Мне эти премудрости ни к чему. И без них хорошо живу.

— Это точно, — хмыкнула я.

Затем снова набрала в чашу воду и опустила в нее руки, тут же отметив — холодная, но не ледяная. Ашит кивнула и вышла, оставив меня наедине с собой, чем я и воспользовалась. Вскоре, посвежевшая и умытая, я вернулась в комнату, где меня ждала шаманка. Она успела заправить кровать и разложила на нее платье, которое смотрела первым — зеленое.

— Его надень.

Улыбнувшись, я кивнула и принялась за свое облачение. И пока я разбиралась с новым для меня нарядом, мать отошла к туалетному столику. Это название было мне привычным, да и назначение предмет мебели имел тот же. Я на время оставила любопытную шаманку, вдруг обнаружившую черты, присущие всем женщинам, и сменила исподнее. После надела рубашку, спускавшуюся ниже бедер. Рубашка была из тонкого легкого материала, имела длинные широкие рукава и нечто вроде манжет, стягивавшиеся шнуровкой.

А вот у платья рукава были короткие, они доходили только до середины предплечья, и рукава рубашки выглядели их естественным продолжением. А еще платье надевалось не через голову, оно запахивалось, как халат, и кушак, продевавшийся в обработанное отверстие, чтобы стянуть полы, обвивался вокруг талии в несколько раз. Впрочем, юбка оставалась достаточно широкой. А еще была вышивка, богатая, я бы даже сказала. Она шла по подолу, по рукавам и по кушаку. Да, в этом платье должна была ходить благородная госпожа.