— Убить, чтобы очистить совесть? — улыбнулся воин. — У Хана очень кровожадная вера.

— Я устал от этих разговоров, — Барай вынул меч из ножен. — Схватите его! Если он не хочет отвечать на мои вопросы добровольно, заставим его это сделать.

Остальные ордынцы также достали оружие. Барон в свою очередь к мечу тянуть руки не спешил, он лишь слегка улыбнулся, и в этот момент грянул взрыв.

Сзади из чащи в ордынцев летели небольшие горшочки, которые, разбиваясь об землю, резко вспыхивали и производили нереально громкие хлопки. Роксана один за другим клала в пращу снаряды и отправляла их в сторону врагов. Кони ордынцев от неожиданности стали становиться на дыбы, и не все из седоков смогли удержаться в седле. Лошади, сбрасывающие своих наездников, пускались на утёк и калечили, или даже убивали упавших.

Конь Барая тоже встал на дыбы, но Хан смог удержаться в седле и совладать с животным, и когда конь опустился на передние ноги, то почувствовал, как под копытами что-то хрустнуло.

— Держать строй! — крикнул Барай. Хан понял откуда в них кидают снаряды. — Они в лесу!

Большая часть оставшихся в седлах ордынцев поскакала к лесу, рядом с Бараем остались только приближённые Хана.

Повернувшись снова к крыльцу, Барай не увидел на нем никого. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать, что воин уже на расстоянии вытянутой руки от левого бока его скакуна.

Меч в руках Барона был уже вынут из ножен и горел синим призрачным пламенем. Хан почувствовал, как пламя обожгло ему колено, а его конь был ткнут остриём в бок. От боли у Барая потемнело в глазах, и он на секунду потерял контроль над поводьями. Этого было достаточно, чтобы конь, приведённый в бешенство хлопками вокруг и неожиданной вспышкой боли чуть ниже шеи, понёс седока дальше от сражения. Скакун Барая пошёл галопом прямо на избушку. В самый последний момент, однако, он забрал вправо. Ослеплённый болью Хан всё ещё держался в седле, но резкий поворот заставил его наклониться влево, и он стукнулся лбом об столб, поддерживавший крышу крыльца. Удар вышиб Барая из седла, и он почувствовал, как проваливается во тьму. Хан пытался подняться, но всей его силы воли оказалось недостаточно. Скакун Барая удалялся всё быстрее и быстрее от опушки, уходя в чащу всё глубже и глубже. Чувствуя скорую поживу, лес зашевелился…

***

Барон принял на щит удар одного из приближённых Барая и нырнул под голову лошади. Животные чувствовали проклятье, исходящее от оружия и скрытых бинтами ран Ганса, и это присутствие создавало для них дополнительный повод сопротивляться седокам, пытающимся померяться силами с "этим". Ордынец не позволил своему скакуну стать на дыбы, но борьба с животным отвлекла его внимание, и боль от пронзившего живот острия клинка красной пеленой застлала глаза.

Барон не останавливался, он знал, что каждый удар смертелен для врагов, так или иначе. Любая, даже небольшая рана, оставляет на телах жертв отметку проклятия демона, а значит смерть от такой раны наступит в любом случае. Конь, уносивший своего раненного в живот седока, освобождал ему путь для двух других врагов, начавших его обходить с разных сторон.

Навстречу части отряда Барая, бросившихся к Роксане, выехала Олетта. Никто не предполагал и не рассчитывал на то, что одинокая женщина даже не с мечом, а с факелом в одной руке, надеется их остановить. Один из ордынцев перехватил поудобнее меч, чтобы снести голову глупой, как только она поравняется с ним.

Про себя Олетта считала. Счёт позволял ей действовать спокойнее, ведь повторение в уме чисел смиряет фантазию, худшего твоего союзника при борьбе с паникой. Именно фантазия зачастую показывает тебе самые ужасные картины, которых ты не увидишь в жизни.

Когда до ордынцев оставалось совсем немного, Олетта поднесла факел к лицу и выдохнула. Её конь просто осатанел, когда над его ушами вспыхнуло пламя и начало поджигать лошадей и их седоков. Но Олетта уже делала это, когда тренировалась. Она не позволила коню встать на дыбы, и тот пронёсся, как ветер, сквозь разбегавшихся в разные стороны ордынцев, объятых пламенем. Оказавшись позади разбитого отряда, Олетта выкинула факел, достала меч и пошла в атаку на тех, что всё ещё держались в седле. Порой страх заставляет быть жестоким. Олетта боялась, что оставшиеся в живых будут неистово мстить за смерть их товарищей, поэтому не давала никому и шанса. Скача через рассеянных и испуганных ордынцев, она рубила и колола направо и налево.

Один из всадников успел скинуть горящую верхнюю одежду, сбить с себя пламя и парировал выпад Олетты. Она стала кружить вокруг него, пытаясь уколоть врага или хотя бы его лошадь. Но ордынец, хоть и сильно обгорел, всё ещё сохранил твёрдую руку, отбивая выпады женщины с красным оттенком кожи и чёрными волосами. Он был хорош, и он сам знал это, лучший воин Барая, гроза его врагов. Барай сам не раз говорил, что именно этот его воин стоит целой армии.

Однообразие выпадов Олетты утвердили в нём уверенность, что женщина недолго училась ратному мастерству, и у неё явно не достаёт опыта.

Следующий выпад Олетты был отбит резко. Клинок ордынца, скользнув по лезвию оружия противника, угрожал отсечь Олетте руку. Не зная, как уйти от этого удара, она оттолкнула меч отклонилась так далеко, что потеряла равновесие. Она начала выпадать из седла. Остриё меча ордынца устремилось к сердцу Олетты.

Олетта не зажмурилась. Она видела, как враг тянется к ней, как горят его глаза. Остриё меча стало забирать всё больше вниз, клонится к земле, и в конце этого выпада, и сам ордынец упал под ноги своего коня.

Когда Олетта вступила в бой, метать горшки с взрывной смесью стало небезопасно, и Роксана села на лошадь, для того, чтобы самой поучаствовать в рукопашной схватке. Она подоспела как раз вовремя, чтобы проткнуть хребет противника. В пылу боя, обожжённый враг даже не почувствовал раны до тех пор, пока не стал стремительно терять силы и не рухнул под копыта своего скакуна.

Барон держался относительно двух ордынцев так, чтобы первый постоянно мешал второму. Враги могли бы спешиться, но воин, с необычным горящим синим пламенем оружием, двигавшийся так быстро и разивший беспощадно, пугал их. Они ещё не побежали, но были близки к этому.

Барон подначивал их: стучал по щиту мечом, манил оружием, хищно улыбался. В конце концов второй, находившийся от Барона дальше, начал обходить воина с бока, надеясь окружить его. Когда ордынец оказался между Бароном и избушкой, из окна в него полетел дротик. Он ужалил ордынца в шею, и тот попытался достать его, на момент отвлекшись.

Барон воспользовался моментом и кинулся к ближнему врагу, который также замешкался от неожиданной атаки. Лошадь врага стала на дыбы от укола мечом. Ордынец откинулся назад, прямо на остриё меча, уже выставленное Бароном, который быстро метнулся к крупу лошади в ожидание свалившегося наездника.

Враг, которому только что Кольгрима попала в шею дротиком, в котором в равной мере содержался как яд, так и проклятия чернокнижницы, переводил помутнённый взгляд с дротика в руке на бой перед собой. Кони ржали, а люди кричали где-то вдалеке, как-то необычно он чувствовал своё собственное сердцебиение. Белёсая пелена, как узор на зимних окнах, стремилась от края зрения к его центру. Дротик упал из рук. Где-то вдалеке смеялся ребёнок, сначала этот смех показался милым, но затем он приобрёл дьявольские нотки. Что-то коснулось с грохотом земли. Ордынец и не понял, что это был он сам…