он опешил: неужели опытный разведчик, который сейчас сидит перед ним, не понимает всей абсурдности этой затеи? Уж кто-кто, а Рейли доджен знать: намекни он, Берзин, командованию дивизии о желательности перевода двух полков в Вологду, как сразу же дотошные штабисты заинтересуются — зачем, да почему эту идею предлагает командир дивизиона… Словом, последствия могут быть весьма серьезные… Очевидно, промелькнуло в голове у Берзина, Рейли хочет испытать его этим неосуществимым проектом… И он ответил Рейли так, как ответил бы на его месте любой разумный командир:

— Меня удивляет это задание. Напомню вам — я командир дивизиона, но не дивизии… Хотя вряд ли даже командир дивизии единовластно способен осуществить такую переброску…

— Я понял вас, господин Берзин, — безразличным током ответил Рейли. — Но в будущем, я надеюсь, мы вернемся к этому, плану?

— Поживем — увидим, — улыбнулся Берзин.

«А он умнее и… хитрее, чем я предполагал, — подумал Рейли. — И все-таки… Все-таки, дружище, я тебе устрою еще одну проверку. Не сейчас, нет… Хватит с тебя на сегодня и одного орешка. Ты его раскусил удачно. Следующий будет потверже…» И он стал говорить о том, что необходимо в самое ближайшее время найти типографию, где можно будет печатать воззвания к населению, организовать общество, объединяющее всех недовольных большевиками латышей.

— Надо, — говорил Рейли, — чтобы вокруг нас создалась крепкая, спаянная группа офицеров, готовая по первому вашему знаку выступить против большевиков. Мы понимаем, что эта работа потребует немалых расходов, и готовы взять их на себя.

— Вы хотите меня подкупить? — не сдержался Эдуард Петрович. — В таком случае я прекращаю переговоры…

— Ив мыслях не держал такого, — поспешил успокоить его Рейли. — Просто я знаю, что без денег вам не обойтись… Не вам лично, конечно, а вашей организации.

«Черт возьми! — подумал Эдуард Петрович. — Почему бы мне не вырвать из их пасти солидную сумму? В конце концов деньги-то народные! И поступят в распоряжение народной власти…»

— Разрешите мне подумать над вашим предложением? Надо посоветоваться с товарищами.

— Разумно! Очень разумно! — одобрительно закивал головой Рейли. — Я вижу, что мы с вами сработаемся. А теперь, — Рейли допил остаток вина, поморщился, — нам надо расстаться. Через два дня, в четыре часа я, жду вас по следующему адресу: Хлебный переулок, 19, квартира 24. Записывать не надо. Телефон: 28–83. Спросите господина Константина. — Он встал. Поднялся и Берзин.

— Рад был тебя видеть, дружище! — воскликнул Рейли. — Не забывай фронтового товарища — пиши!

— Прощай! Прощай! — в тон ему ответил Эдуард Петрович, пожимая протянутую руку.

Позднее Рейли вспоминал, что эта встреча оставила в его душе какой-то неприятный осадок. «Мне все время казалось, что я разговаривал с чекистом. Ни внешность, ни манера держать себя и вести беседу даже отдаленно не напоминали мне обычного перебежчика… Жаль, что я не утвердился в этом первом впечатлении».

6

— Мне кажется, это чекист! Явный чекист! — говорил Рейли Локкарту в тот же вечер. — Он умен, выдержан, если хотите — честен. Такие не изменяют присяге…

— Полноте, — успокаивал его Локкарт. — У вас, Сидней, просто пошаливают нервы.

— Я доверяю своим чувствам, Брюс. Они еще никогда меня не подводили.

Рейли шагал по огромному, устланному пушистым ковром кабинету Локкарта, курил одну папиросу за другой.

— Нам надо устроить ему генеральную проверку. Такую, чтобы быть уверенным до конца.

— Так устройте! Что вам мешает? Вы же мастер на подобные штучки, — усмехнулся Локкарт. — Но сначала дайте мне взглянуть на латыша. — Локкарт громко рассмеялся. — Как говорят русские: ум хорошо, а два лучше.

— Я вам отвечу нашей английской поговоркой, Брюс: у мула столько доброты на морде, что для задних ног ничего не остается.

«Если он действительно чекист, — размышлял Рейли, — то о нашем разговоре в кафе он обязан доложить своему начальству. Получить инструкции, советы — в таких случаях это принято… Что ж, проверим…»

И агентура Рейли установила усиленную слежку за Берзиным. Контролировались каждый его шаг, каждая встреча, каждый разговор… Но ни с кем из чекистов и даже непосредственных командиров бородатый латыш не встречался. Все эти полтора дня он провел за городом, где обучал московских рабочих стрельбе из орудий. Ночь же спокойно спал в своей каморке…

Все-таки сомнения Рейли не рассеялись…

7

Через день на глухой московской окраине в безлюдном тупичке нашли избитого, в бессознательном состоянии Берзина. Его подобрал милицейский патруль и доставил в больницу на Басманной.

Три долгих дня и три ночи приходил в себя Эдуард Петрович. И все это время он непрестанно стремился вскочить с кровати и бежать…

— Двадцать восемь — восемьдесят три… Двадцать восемь — восемьдесят… — повторял он один и тот же набор цифр.

Молоденькая медицинская сестра только вздыхала, глядя, как мучается, томится этот огромный бородатый латыш. Врач же, сухонький старичок в старомодном пенсне, сердито супил брови и спрашивал:

— Вы хоть дали сдачи? Нокаутировали хотя бы одного?

Вначале Берзин слабо улыбался и молчал. Дня через два врач получил на свой вопрос ясный, но неожиданный ответ:

— Двух придушил, третьего утопил в собственной крови, а четвертый в ужасе выбросился из окна. Сам, без посторонней помощи.

— Из-за чего же разыгрались такие страсти-мордасти? — делая вид, что верит Берзину, спросил врач.

— Из-за бабы, конечно, — без запинки врал Эдуард Петрович. — Цыганка! За нее и голову отдать не жалко…

Вскоре дело пошло на поправку. И вот однажды в больничный двор въехала тюремная машина и забрала Берзина на виду у больных. Все были уверены, что бородатый латыш действительно опасный преступник.

А в машине сидел Петерс. Он молча пожал руку Эдуарду Петровичу и всю дорогу до Лубянки сосредоточенно глядел в маленькое, зарешеченное окошко. Яков Христофорович понимал, что избиение Берзина — дело рук Рейли. Ни капли не сомневаясь в том, что Эдуард Петрович выдержал это жестокое испытание — иначе его бы не было в живых — Петерс все эти дни спрашивал самого себя: «Как бы поступил я, окажись на месте Берзина? Плюнул бы врагам в глаза? Или схватился бы с ними в единоборстве? Но о каком единоборстве может идти речь, когда их пять-шесть человек, а я один? И все-таки я бы боролся и придумал бы что-нибудь такое… Что-нибудь такое… А что?»

Берзин же ехал в машине и улыбался. Взволнованное чувство одержанной победы не покидало его в эти дни. Оно особенно возросло, когда медсестра принесла ему записку: «Молодец! Мы верим в ваши силы. Константин»,

Они верили! Значит — он победил! Значит — операция не сорвалась, как он предполагал в самом начале схватки.

Яков Христофорович