Три дня они рыли и палили из всех орудий. Три дня маленький гарнизон держался. Три дня Ричард был со своими людьми, наблюдая, направляя, применяя весь свой опыт, чтобы заставить противника сдаться. Сумрачным вечером 26 марта он вышел из палатки, чтобы проинспектировать укрепления. Он взял с собой арбалет, длинный щит и железный шлем, но доспехов не надел. В сгустившихся сумерках зубчатые стены замка казались пустыми.

Но кое-кто там все же был. Посмотрев вверх, Ричард уловил какое-то движение. Над крепостным валом выросла одинокая фигура. Человек (Радульф де Дисето позже напишет, что звали его Пьер Базиль) держал арбалет в одной руке, а сковороду из дворцовой кухни в другой – в качестве импровизированного щита.

В приступе отчаянного безрассудства незадачливый вояка сделал единственный выстрел в сторону Ричарда.

Ричард привык находиться на линии огня. Он стоял перед вражескими войсками у Яффы и у Гайона, уверенный в своей подготовке, скорости реакции и профессионализме товарищей. Он несчетное число раз вел своих людей в атаку, уклоняясь от стрел и арбалетных болтов. Он жил ради упоения битвы и получал массу удовольствия, сражаясь по-рыцарски благородно. Враг его был жалок, но Ричард оценил доблесть, которой стал свидетелем. Как всегда уверенный в своей неуязвимости, он, прежде чем уклониться от выстрела, позволил себе поаплодировать несломленному защитнику замка. Промедление оказалось фатальным. То ли реакция Ричарда несколько замедлилась, то ли гордыня наконец подвела его, но уклониться король не успел. Арбалетный болт вонзился ему в левое плечо, погрузившись на глубину в шесть дюймов.

Ричард не издал ни звука. Он был королем и полководцем. Он не мог позволить себе поднять боевой дух защитников крепости или же обеспокоить своих людей. Древко стрелы торчало из его плеча, но он просто вернулся в свою палатку.

Было уже темно. Ему наверняка было очень больно. Болт не повредил крупных кровеносных сосудов и не задел сердца, но глубоко погрузился в плоть. Ричард попытался выдернуть стрелу, но древко обломилось, оставив зазубренный наконечник внутри.

Ему требовалась профессиональная помощь. Вызвали хирурга. Было сделано все, чтобы о ранении короля никто не узнал. При свете костра хирург попытался вытащить злосчастный кусок металла, расковыряв рану в поисках заостренного жала. В конце концов наконечник вытащили, а рану забинтовали.

Но неосвещенное поле боя, да еще в Средневековье – неподходящее место для проведения операций. Рана воспалилась; началась гангрена. Инфекция распространялась по всему телу. Никто не сомневался в исходе. В Средние века солдаты не выживали после инфицированных ран в такой близости к сердцу. А Ричард был солдатом до мозга костей.

Он не выходил из своей палатки, его состояние держали в секрете. Среди тех немногих, кому сообщили о случившемся, была Алиенора Аквитанская. Когда Шалю-Шаброль пал, в Фонтевро отправили гонца, который рассказал стареющей герцогине, что ее любимый сын смертельно ранен. Она успела приехать и была рядом, когда 6 апреля 1199 года, через десять дней после ранения, Ричард Львиное Сердце простил бравого защитника крепости с арбалетом и сковородкой и скончался. Его сердце похоронили в Руане, рядом с могилой брата, Генриха Молодого Короля. Тело его, а также корону и роскошный наряд, который Ричард с таким неудовольствием надевал при коронации, отвезли в Фонтевро. Его похоронили у ног отца: там, где он и начал свой путь короля.

Была суббота, 10 апреля 1199 года. На Руан опускалась темная весенняя ночь. Хьюберт Уолтер, архиепископ Кентерберийский, укладывался спать. Завтра наступит Вербное воскресенье, праздник триумфального въезда Иисуса в Иерусалим. Для Уолтера это была ночь раздумий. Предстоятель английской церкви, герой Святой земли, он и сам дошел почти до Иерусалима.

Было уже поздно, когда ему доложили о прибытии гостя. Уильям Маршал требовал срочной встречи с Уолтером. Этого визита архиепископ с ужасом ждал уже несколько дней.

Они оба были посвящены в тайну, известную немногим доверенным слугам Плантагенетов: король Ричард серьезно ранен у Шалю-Шаброля. Они ждали новостей о его состоянии, вопреки всякой вероятности надеясь на лучшее, – но готовились и к худшему. Уолтер понимал, что столь поздний визит Маршала не сулит ничего хорошего. Биография Маршала сохранила для нас слова, которыми они в тот вечер обменялись.

«Давай, – сказал Уолтер, как только Маршал вошел. – Выкладывай свои новости!» Выражение лица архиепископа в этот момент, должно быть, выдавало обуревавшие его дурные предчувствия.

«Могу лишь сказать, что дело плохо, милорд», – произнес Маршал.

Король Ричард умер. Для них обоих это было кошмарное известие. Как только по континенту поползут слухи о неожиданной смерти 41-летнего короля, политическая карта Европы начнет стремительно меняться. Возвращением своего могущества в конце 1190-х годов Плантагенеты были обязаны лично Ричарду, его умению повести за собой и его превосходству над Филиппом II Французским. Ричард привел империю Плантагенетов от хаоса к триумфу. Самым его горячим желанием было прогнать Филиппа вон со всех французских земель, принадлежавших Плантагенетам. Этой задаче он подчинил все свое правление, этой целью связал всех, кто шел за ним. Примирение Плантагенетов и Капетингов было скорее личной договоренностью двух королей, чем политическим урегулированием конфликта двух великих держав. Со смертью Ричарда все могло пойти прахом.

Или, как сказал той ночью архиепископ Кентерберийский, обсуждая с Уильямом Маршалом последствия драматического события: «Мы утратили преимущество».

Двое мужчин вели беседу в сгущающейся тьме. Смерть Ричарда была лишена смысла. За что наказал его Бог? За жадность? За похоть? Может, Господь был зол на него? Понять было невозможно. Уолтер и Маршал могли лишь гадать, что готовит им будущее.

Ричард умер, не оставив законных детей, а последние несколько лет жил отдельно от своей жены Беренгарии. Не оставил он и ясных указаний насчет престолонаследия. Не было сына, которого можно было бы короновать как младшего короля. Не было дочери, которую можно было бы выдать замуж за подходящего преемника. Все крутилось вокруг Ричарда. В отличие от своего отца, Ричард унаследовал земли Плантагенетов целиком. В 1180-х Аквитанию, Анжу и Англо-нормандское королевство еще можно было отдать разным наследникам, но сейчас эти территории воспринимались скорее как одна большая вотчина.

Уже давно было понятно – с 1190 года, когда Ричард ушел в крестовый поход, – что, если империю Плантагенетов унаследует кто-то один, это будет либо его брат Иоанн, либо 12-летний племянник Артур Бретонский, постигавший секреты управления герцогством под руководством матери, Констанции. В начале правления Ричард склонялся к кандидатуре Артура, но на смертном одре назвал своим преемником Иоанна.

Маршал, государственный деятель, целиком и полностью преданный Плантагенетам, выступал за старшего претендента. Высказываясь против кандидатуры Артура, Маршал сказал Уолтеру, что герцог Бретонский полагается на дурных советчиков. Он назвал его «неприступным и заносчивым». «Если мы призовем его на нашу сторону, мы навлечем на себя беды и неприятности, – сказал Маршал. – В нем нет любви к Англии. Я считаю, ему не стоит быть королем. Подумайте лучше о правах Иоанна: похоже, именно он ближайший в роду наследник земель своего отца и брата».