— Глуп-ая… — прошептал он хрипло во влажные губы, едва языком ворочая, завалился набок, опасаясь задушить Агну своим весом, опрокинулся на спину, накрывая ладонью глаза, все еще пытаясь бороться с каждым мигом забирающей его сонливостью.

Не в силах управлять собой Анарад чувствовал, как тяжелеет его дыхание, как замедляется грохот сердца, будто подкрадывается к нему холод, пронизывая тело ножами. Ему стоило бы догадаться…

Агна чувствовала, как с каждой верстой удаляется за спиной спящий, погруженный в стылую тьму посад, а лес, напротив, приближался уж слишком стремительно мрачной грядой. Неимоверно тянуло обернуться хотя бы разок, взглянуть на родные стены, только зачем напрасно изводить себя. И так было гадко внутри, что впору рыдать. Агна только порывисто подгоняла кобылку вперед, едва оторвавшись от обозов, которые выезжали ныне ночью из городища. К ним присоединились, чтобы незамеченными покинуть Збрутич, а как выехали в поле, так дороги их разделились в стороны разные: обозы по торговому пути устремились, что вели в Давлич, а там и к более крупным укреплениям в жизнь кипучую. Двое всадников, напротив, к чаще дремучей погнали лошадей, куда разумный человек не сунется.

У леса лошадей пришлось отпустить — там, где пойдут они, коню не ступить: через чащобы да через скалистую гряду не прорваться им. И уже когда на землю спешились, не отпускали Агну оцепенение и страх, что взяли еще крепче, инеем морозным обдавая нутро. Смятение свернулось в клубок в горле, комом встало — жгло и дышалось трудно, стоило ли говорить о том, что в сердце Агны творилось, как раздирало ее на части — неправильно это все. Но то, что уже совершено, назад не отменишь — это подкашивало остатки твердости в ней, словно серпом траву, дробила мысль об отце: он позаботился, а она вот так поступила с ним подло, непростительно, но следом же злость накатывала ядом, обжигая, что не для нее он старался, а для себя только, для других, но не для Агны никак. Тогда стихала досада, но только для того, чтобы с новой силой уколоть отчаянием, уж как бы с ней ни боролась Агна, напоминая себе, что решение она приняла, и назад дороги нет.

— Холодно? — глянул в который раз на нее Воймирко, поправляя заплечный мешок, когда они через сугроб пробирались по ельнику в темноте, едва различая под ногами дорогу: снега кругом много, и под ним любая ловушка скрываться может

— как бы не угодить, а каждый миг времени для них ценен сейчас.

Мороз сегодня и впрямь был трескучий, что даже щеки немели, впору растирать рукавицами шерстяными. В эту ночь должна с мужем своим быть в тепле, но бежит прочь от него через лес, как от нежити.

Агна головой покачала, ничего не ответив. Воймирко только выдохнул тяжело да сильно в душу не лез — молчал, облако пара окутало его лицо, скрывая глаза темно-серые, почти черные, как небоскат над головой — утонуть можно. Взявшись за сук крепче, который сломил, чтобы сугробы мерить, тронулся вновь вперед, говоря уже через плечо.

— До зари к Ильме доберемся, там уж владения Велесовы — он укроет нас, не найдут… а там и до Стрежи рукой подать… — говорил он спокойно, тревожа лохматые ветви елей, сбрасывая с них снег, бороздя глубоко сугробы.

Вот он куда путь держит. Отец никогда не домыслит искать в тех краях — безнадежно слишком. Сохша течет в лесистой долине до самых краев утесов Верхи, разбиваясь на многие притоки, разливаясь чашами озер круглыми, с топкими берегами и илистым дном, которые местные называют Старицы, замерзают они самыми последними, но иные мороз не трогает. Ильма — одно из таких озер, в округе которого, если не знать пути верного, легко сгинуть можно.

Агна обернулась все же, да не увидела ничего, кроме темнеющего частокола леса. Збрутич далеко позади, там, в хоромине остался и Анарад — мелькнуло и потухло волнение, словно искра, только кожа зажглась, где касался княжич, тревожа и будоража всю ее с новой силой. И не нравилось ей, как стягивает живот, и немеет внутри, будто кусочек льда по коже скользит, а от шепота его вкрадчивого, который до сих пор над ухом разносился, по спине прохлада качалась волнами. Загорелось все внутри пожаром, когда Агна заново будто ощутила прикосновение Анарада.

Сжав губы, княжна отвернулась и по следу за жрецом поспешила, придерживая длинные шерстяные юбки. Но не тут-то было, мысли о нем не отпустили так просто. Волнение заколотило изнутри нещадно, возмещая все то, что она так тщательно сдерживала до сего мига, вспоминая, как осталась ждать его в хоромине, приготовив порошка сонного, как бросало ее то в жар, то в холод от того, что не выйдет у нее ничего, от того, как сомнение вгрызалась в душу, словно голодная волчица, что навредить может.

С одной стороны, безумной казалась затея, при мысли о которой Агна ледяной коркой покрывалась, а с другой — пьянила шалая мысль о свободе, мысль о том, что вновь с Воймирко останется, все станет, как и прежде. Уверен он в том, что задумал, и эта твердость ей каким-то чудом передавалась. Агна вздернула подбородок, прочь погнала от себя ненужные лишние чувства, смотря в спину Воймирко, но они, что волна морская, обрушивались на нее до тех пор, пока Агна поняла, что задыхается, что ноги невольно стали подкашиваться, и твердь под ногами что из-за снега и так неустойчивой была, вовсе в кудель пуховую соткалась

— не успела оглянуться, как отстала изрядно, хотя нужно бы поторопиться.

Воймирко заметил то, замедлил ход, стараясь не очень спешить, терпеливо ожидая девушку. Если нагонят, то… Агна и представить боялась, что тогда будет, а потому, собрав остатки сил, старалась уж более не отставать, но совсем не думать, когда дыхание княжича, как живое, настигало ее лица и губ раз за разом, вынуждая цепенеть на месте, не получалось. И это злило страшно.

Пройдя так через чащобу добрую долю пути, Агна поняла, как устала страшно, ощущая, как начали заплетаться ноги — едва волочилась за жрецом, как застревал воздух в груди. Метания измотали изрядно, и в том не была виновата непроходимая дорога…

Воймирко все чаще останавливаться, чтобы Агна дух смогла перевести, вновь двигался в путь. Подгоняло уж и то, что сквозь кроны густые небо бледнеть начало, а Ильма все не показывалась впереди. Агна представляла, как очухается Анарад, ее не обнаружив, в какую ярость он войдет, что обманутым оказался, и мороз продирал. Впрочем, это не должно ее волновать — не стоило ему забирать ее из Ледницы, тогда бы ничего этого не произошло.

Вскоре за мыслями мрачными, которые только сгущались, как тучи грозовые, частокол редеть помалу стал, расступился совсем, открывая глазам темно-синее ровное, словно блюдце, озеро, снегом белым окаймленное, будто око самого леса. От него таким льдом повеяло, что Агна съежилась, сосны и в самом деле вокруг в инее все стояли, поскрипывали — знать, озеро глубокое, с ключами сильными.

Воймирко сильно к берегу не стал приближаться, остановился у березки тонкой, что цеплялась корнями за хлипкие берега, молча стянул с себя мешок, нырнув в него руками, что-то выуживая — свертки полотенец. Агна невольно залюбовалось им, забывшись на миг, наблюдая, как тот хозяйничает ловко, умело. Она без сил к стволу заснеженному привалилась, дыша часто, улавливая запах снеди — лепешек грибных. Нутро сжалось, издавая жалобные звуки.