Анарад резко выдохнул, напомнив себе: она нужна, чтобы найти того, кто знает, где находится его отец, где искать князя Воруту — это главное. Но, как бы княжич себе это не твердил, мысли еще долго метались, как птицы в клетке, продолжая бросать его то в одну крайность, то в другую.

Велес-отец, лучше бы он не выходил сегодня никуда!

Анарад не сразу вернулся в терем. Как только забрезжил окоем тусклым туманным рассветом, как оживлялся двор народом в предвкушении нынешнего пиршества, отправился в хоромину, чувствуя, как уже клокотало все внутри от пробравшего до костей мороза — пора уже и собираться.

— Где тебя леший водил?! — подорвался со скамьи Вротислав, который уже поднялся, видно, давно, да не найдя Анарада, сидел, ждал.

— Нигде, — мрачно ответил тот, скинув кожух, прошел к столу, подхватил крынку, отпил терпкого пряного сбитня, который немного, но согрел нутро. Не так он желал закончить эту ночь, но теперь уже ничего не исправишь. — Оставь меня одного, — обратился он к брату.

Хотя Анарад уже и так провел достаточно времени в одиночестве, но сейчас под утро этого хотелось острее всего.

Вротислав решил не лезть с расспросами — разумное решение, вышел молча, притворив дверь. Анарад, стянув рубаху, прошел к бадье с водой, загребая воду в пригоршни, плеснул в лицо — вода теплой оказалась, нагрелась в натопленном помещении, хотя кожу с мороза обжигала неприятно. Он, выпрямился, поднимая подбородок, позволяя воде стекать по шее и груди, ласкать кожу. Не прочь бы с себя снять все напряжение да избавиться от мыслей ненужных — в самом деле, сдалась ему княжна эта, которая ни дня не может прожить без своего жреца. Вспомнил вдруг о Домине — вот ее, как оказалось, и не хватало, даже немного пожалел, что не настоял с ним поехать. Впрочем, Анарад и до знакомства с вдовицей как-то обходился. Удовлетворить себя вполне способен, иногда это даже полезно — побыть в одиночестве. И естество охотно отозвалась на эти мысли. Ему просто необходимо было немного сбросить пыл. Анарад дернул тесьму штанов, скользнув рукой к паху, обхватил напряженную плоть, с губ сорвался стон. Так он хотя бы приостановит это безумие, от которого голова туманилась как от крепкого хмеля. Он сжал плоть крепче и поморщился. Все же что-то не то, не сейчас, ни здесь и не так. Дыша тяжело, Анарад отнял руку, стянул с рейки полотенце, вытерся — у него будет вся ночь впереди для того, и, судя по всему, силы еще потребуются, просто нужно как-то пережить этот день.

Слыша, как оживает терем — в недрах его загомонили, загрохотали, что-то передвигая, расставляя. Одному все же не дали долго побыть — вернулся Вротислав, а за ним и челядь, внося одежду обрядовую, что давно была приготовлена для него и ждала своего времени. Уже окрасило утреннее светило верхушки кровлей золотисто-малиновым светом, прогоняя сизые холодные тени, тесня их к лесу дальнему, который виднелся отсюда на высоком берегу. Одеваться пришлось теплее. Анарад об одном думал — скорее бы закончился этот день, что никак не укладывался у него в голове. Даже смешно было.

Первым делом нужно было на капище наведаться, принести требы Богам, просить благословление, хоть это и казалось ему лишним. Святилище находилось в самих стенах города — далеко идти не пришлось, и удивился, когда вошли под сень небольшой рощицы, в глубине которой и находился храм. Здесь было так тихо, словно ни одной души не жило поблизости, не шумел за стенами посад неугомонно и суетно — обступавшие сосны впитывали в себя все звуки посторонние, не позволяя нарушить священную тишину заветного места. Накатывала благодать.

У раскрытых ворот по нынешнему случаю уже встречали служители — седобородые старцы в душегреях с длинными полами, подвязанными поясами яркими с обережной вышивкой. Хотя были тут и жрецы моложе, но у тех была иная задача — огонь поддерживать в стенах святилища да травы пахучие жечь, прогоняя темную силу, что в этот день просочиться могла да украсть счастье — о последнем думать не приходилось. Карутай был уже здесь вместе с женой. Ведица, держа спину ровно, встретила прибывших мужчин, подала Анараду чару распить с рук своих — отвар, что приготовлен был заранее. Княгиня Велица оказалась — в чем Анарад уже успел убедиться — добродушной и стойкой одновременно, видно по взгляду ласковому и теплому, что выбор князя одобряла всецело. И почему не одна из дочерей его не унаследовали такого гибкого нрава?

Ритуал длился довольно долго, сожгли не одно полено, вознесли не одну молитву. Кажется, что уже и полдень подошел. Но все закончилось. Всей ватагой вернулись в детинец, а оттуда прямиком в женский стан — за невестой. Народу уж тут толпилось тьма: посыпали из теремов, и челядь, и дворовые — Анарад еще никого из них не знал.

Вместе с Вротиславом и Дияном он встал перед крыльцом, ожидая, когда княгиня выведет дочь. Признать, ожидание привело в еще большее нетерпение, хоть Анарад и пытался отвлечься, ощущая скользящий льдом по коже шеи морозец, который забирался за ворот кафтана. Взгляд все на крыльцо возвращался, и от того, что Скоро, а казалось — через вечность, на крыльце всколыхнулись девицы, разошлись по сторонам, а следом в сопровождении Велицы вышла Агна.

Даже в груди, как бы Анарад ни старался держаться прохладно, застыло дыхание, опустилось на дно илом тяжелым. В убранстве белом она почти со снегом сливалась, и бледна была совсем, что кувшинка озерная мягкая и нежная, платье до земли складками спадало тяжелыми, широкие рукава, как крылья птицы, скрывали запястья, только пальцы тонкие и белые виднелись под ними, вышивка по ткани узором алым, что кровь стелилась, пестрила по подолу. Грудь и бедра волны волос скрывали. Лоб перетянут венцом, на нем гроздьями кольца от висков опускались. Губы, что сочностью всегда манили, почему-то тоже блеклые, и глаза туманно-синие смотрели вроде на княжича, а будто сквозь него.

Карутай забрал дочь и подвел к Анараду, передавая, положив ее ладонь на его, пальцы княжны что ледышки — холодные, подрагивали — волнуется, видно. Анарад чуть сжал их, Агна, казалось, вдохнула глубже, но продолжала держать себя стойко, непреклонно. И снова дорога в храм, Анарад почти ничего не воспринимал, только смотрел на всполохи огня у алтаря и выполнял то, что требовали служители храма — провел невесту по кругу капища, держась за руки, связанные полотенцем. После длинной речи служителя Анарад, как и требовал обычай, повернулся к Агне, склонился, коснувшись краями губ ее белой щеки, чуть задержался, почувствовал теплоту кожи. Княжна, казалось, дышать перестала, и стойкое ощущение того, что она где-то далеко, не здесь, укрепилось.

Вернулись в детинец, когда солнце уже поползло к верхушкам заснеженных крыш, само пиршество затеяли в самом длинном доме детинца. Едва наполнилась она народом, полились по воздуху трели свирелей, да загрохотали било. Такой шум поднялся, что в ушах зазвенело, и хоть Анарад еще многих не знал, иных впервые видел, а встречали княжича Роудука хорошо, сыпались напутствия, да здравия, поднимали не одну чару. От Вротислава, ясное дело, толка ныне нет — после третий чары помощник из него никакой, оставалось только надеяться на поддержку Дияна, что сидел по правую сторону в ближних рядах, и Зара — лучника, но и тот стал поглядывать на девиц, нарядных и разрумяненных — ныне здесь их было столько, что впору сетью загребать. Даже Миролюба забыла родительский пригляд, смялась и щебетала наравне со всеми и почему-то поглядывала в его сторону и сестры своей. Агна, сидевшая рядом, совсем стихла и почти не шевелилась, будто закуталась в невидимые шкуры с головой, не желая вовлекаться во всеобщее веселье. И не ускользнуло то, как Карутай на нее строго поглядывал, а на лице княгини все чаще отпечатывалась тревога, хоть и старалась Велица не подавать вида, но как бы они ни влияли на дочь, та ни разу не улыбнулась. И сама же виновата — если бы сказала, где Воймирко, Анарад отпустил бы ее, наверное.