Это были радикальные коммунисты, мало чем отличавшиеся от партизан, с которыми Хемингуэй имел дело в Испании. Они быстро нашли общий язык с рослым американцем и даже сделали его своим командиром. Вместе они добрались до Рамбуйе, убедились, что он стоит на ничейной земле между армиями союзников и гитлеровцев, и обосновались в очаровательном провинциальном отеле Hôtel du Grand Veneur, заняв восемь из 30 его номеров. Там Хемингуэй устроил «хорошо организованный, хоть и крошечный штаб» с большими картами на стенах. На них были обозначены позиции немцев и территории, контролируемые дружественными отрядами.

Говорящий на английском, на французском и на ломаном немецком и приправляющий речи ругательствами на всех языках, этот вроде бы военный корреспондент взял на себя всю полноту ответственности. Скинув с себя китель, он принимал «посыльных с разведдонесениями, беженцев из Парижа и дезертиров из немецкой армии», методично собирал информацию и писал рапорты в разведывательную службу союзников. В стремлении собрать побольше информации он планировал вылазки поисковых групп на ничейной земле.

Хемингуэй не раз сам сопровождал поисковые группы, рискуя жизнью в перестрелках, когда они натыкались на немцев. «Некоторые из этих вылазок могут показаться тебе пострашнее сказок братьев Гримм», — написал он своей новой возлюбленной, Мэри Уэлш, несколько дней спустя. Хемингуэй был настолько занят, что ему не хватало времени на приведение в порядок склада, который образовался в его комнате отдыха: «В каждом углу стояли карабины, на кровати высилась куча револьверов всех типов. Ванна была заполнена ручными гранатами… раковина [умывальника] — бутылками бренди, а под кроватью пристроился запас виски из армейского довольствия». Он был готов ко всему, что могла уготовить ему судьба.

После лета 1943 г. войны на Кубе уже было недостаточно. Хемингуэй надеялся найти себе какое-нибудь полезное применение на острове, и его желание чуть было не реализовалось. Он слышал о том, что немецкие подводные лодки появляются в окрестных водах; он знал, что как минимум один настоящий германский шпион находится в Гаване и шлет секретные сообщения в Берлин. Однако, несмотря на все усилия, предпринимаемые им и его друзьями, у них было мало возможностей проявить себя. Центр военных действий сместился на другую сторону Атлантики.

В конце 1942 г. части под командованием генерала Дуайта Эйзенхауэра высадились на северо-западе Африки и двинулись вглубь материка на соединение с давно ведущей бои британской Восьмой армией. К весне 1943 г. союзники окружили примерно 225-тысячную группировку немцев и итальянцев на побережье Туниса. Немецкие остряки стали называть это место «Тунисградом», намекая на недавнее поражение фашистов под Сталинградом в Советской России, где война полыхала в полную силу. В мае генерал-полковник Ганс-Юрген фон Арним решил, что сопротивляться нет смысла, и отдал приказ о капитуляции Африканского корпуса и приданных ему частей. Высадка западных союзников в Европе была теперь только делом времени.

Марту Геллхорн никогда не оставляло желание послушать грохот пушек в Европе, она знала, что Карибское море — второстепенный театр действий. Читать о войне на континенте становилось «все более и более невыносимо». Не в силах сидеть, размышлять и наслаждаться спокойной жизнью на Кубе, она отправилась в поездку по району Карибского моря, но материалы оттуда касались по большей части невидимых угроз. Там можно было написать об экипаже бомбардировщика B-17, который день за днем нес патрульную службу без особых происшествий, или о тихом портовом городке в европейской колонии, где, возможно, находились представители пятой колонны. А в Северной Африке и Европе в это время шли героические битвы за будущее цивилизации. Не выдержав, в сентябре 1943 г. Геллхорн оставила Хемингуэя на Кубе и через месяц уже пересекала Атлантику, чтобы стать одним из военных корреспондентов женского пола на европейском театре.

Хотя такое решение, без сомнения, было определенным рубежом на пути к разводу с Хемингуэем, нельзя сказать, что именно оно и положило конец их отношениям. Геллхорн писала длинные, нежные письма на Кубу, наполненные подробностями ее жизни и работы, и звала Хемингуэя присоединится к ней. События вот-вот должны были начаться; ему просто необходимо приехать в ближайшее время. Хемингуэй упрямствовал, не желая прекращать операцию Friendless, и предлагал Геллхорн самой вернуться на Кубу и составить ему компанию. Она не собиралась уступать его уговорам, но и отпустить его пока что не могла.

Геллхорн даже решила попробовать спасти свой брак с помощью американских спецслужб. Во время поездки в Европу она столкнулась с Бобом Джойсом, бывшим дипломатом, знакомым ей по американскому посольству в Гаване. Теперь он работал в Бари, Италия, в Управлении стратегических служб, или УСС, в качестве начальника местной базы. Как и многие другие, Джойс поступил в первую в Америке гражданскую разведывательную службу в поисках интересной работы. Ему не терпелось отделаться от Госдепартамента и дипломатической службы, которые были слишком скучными и ограниченными для вольного человека вроде него. Джойс знал, что под началом такого харизматичного лидера, как герой Первой мировой войны Уильям Донован, в УСС собрались лучшие умы Америки и что эта молодая организация занимается широким спектром разведывательных операций за рубежом, от вынюхивания вражеских секретов до ведения черной пропаганды и даже отправки диверсантов в тылы врага. Джойс думал, что эта перемена принесет ему свободу. Именно такого человека искала Геллхорн. Ему было известно, что Хемингуэй делал на Кубе, и он мог теперь предложить писателю место в УСС.

Геллхорн так изложила Джойсу семейную проблему: она решила сделать карьеру в качестве репортера. Однако Хемингуэй хочет, чтобы она вернулась домой. Она готова подчиниться «приказу своего супруга и повелителя», но ее ужасно расстраивает перспектива отказаться от возможности принять участие в освещении «большого шоу», т. е. высадки союзников во Франции. Насколько ей известно, Хемингуэй сам строит планы насчет Европы, но его сдерживают транспортные и паспортные проблемы.

Джойс внял этим мольбам о помощи и отправил телеграмму в штаб-квартиру УСС. В ней он подбросил своему боссу Уитни Шепардсону, который возглавлял отдел агентурной разведки, идею связаться с Хемингуэем и предложить ему работу, связанную с классическим шпионажем, т. е. с агентами и украденными секретами.

Сотрудников УСС эта телеграмма, ходившая по инстанциям, ставила в тупик. Над тем, какую пользу Хемингуэй мог бы принести еще неоперившейся разведывательной службе, ломал голову и лейтенант-коммандер Тернер Макуайн, начальник разведки на Ближнем Востоке. Известность писателя и его характер были серьезными препятствиями для разведывательной работы.

Примерно через месяц Джойс изложил эти опасения в пространном письме Шепардсону. Он перечислил качества Хемингуэя: тот был специалистом по Испании и знал больше антифранкистов, чем «любой другой американец», у него уже имелся опыт проведения разведывательных операций на Кубе, а гражданская война в Испании дала ему опыт взаимодействия с партизанами. Джойс защищал Хемингуэя от нападок традиционалистов вроде руководителя военной разведки генерал-майора Джорджа Стронга, который сидел, как заноза в заднице УСС. Критика касалась больше образа жизни писателя и его симпатий к Испанской Республике, а не способностей. Кому какое дело, что Хемингуэй был женат три раза? По словам Джойса выходило, что Хемингуэй — человек «абсолютно честный и лояльный» и такой же коммунист или сочувствующий, как глава Chase National Bank. Джойс повторил свою идею о том, что Шепардсону стоит пригласить Хемингуэя в Вашингтон и там посмотреть, чем он может быть полезным, например, в Испании или Италии.