Мариша и сама не могла толком объяснить, зачем она взяла эту девушку с собой. Лена здорово помогла им со Степаном, и за это они уже сказали девушке спасибо. Но Марише не давала покоя мысль о том, что может случиться с такой вот одинокой маленькой и, в общем-то, глупой девочкой, если она отправится на покорение большого мира совсем одна.

И еще Мариша подумала о собственной дочери. Та в последнее время тоже стала иногда демонстрировать непослушание. И если до сих пор дело у них не заходило так далеко, как у Лены и ее родителей, то не предпримет ли ее дочь в ближайшие годы нечто подобное тому, что учудила сейчас Лена? И Марише очень хотелось, чтобы в тот момент, когда ее дочь вдруг вознамерится удрать из дома, рядом с ней оказался бы кто-нибудь вроде Мариши. Кто-то, не питающий насчет ее дочери никаких лиходейских планов, а желающий лишь оградить неразумное дитя от этого довольно опасного мира…

Возвращение домой было приятным. Старшие дети немного удивились, когда Мариша привезла к ним гостью, но приняли Лену приветливо. А сама Мариша, даром что едва держалась на ногах от долгого пути, побежала за Катюшей. Уже темнело, и Мариша с тревогой думала о том, как же ей оправдаться перед девочкой. Обещала, что явится после обеда, а сейчас уже и время ужина прошло!

Но оказалось, что Катюша превосходно проводит время в гостях и домой отнюдь не рвется.

– Тетя Эля такая веселая. Мы так хорошо играли. Она столько всяких разных игр и песенок знает.

– Мы и пели, – вторил Володя, – и танцевали, и на пианино играли. То есть тетя Эля играла, а мы ей помогали.

– Да, здорово у вас тут было. Катюша, пошли домой, а?

– Хорошо. Я только вещи соберу.

И девочка убежала в комнату. Володя за ней.

Когда дети убежали, Эля обратилась к Марише с вопросом:

– Как все прошло? Нашли Лидию?

– Нет, только Светлану. И даже не ее саму, а украденные у Лидии вещи.

– Что вещи, – покачала головой Эля. – Вещи не обогреют своим теплом, не обнимут и не скажут, что любят тебя. Володя очень тоскует по матери. Конечно, я стараюсь, как могу, заменить ему мать, но мне кажется, что у меня это никогда не получится.

– Никто в целом свете не заменит ребенку его родной матери.

– Будем надеяться, что Лидия вернется.

– Теперь у нас есть шанс ее найти, – возбужденно произнесла Мариша. – Представляете…

– Прошу тебя, говори мне «ты».

– Представляешь, – поправилась Мариша, – оказывается, они родные сестры.

– Кто?

– Светлана и Лидия.

– Домработница была родной сестрой Лидии? Не может быть!

– Это уже доказанный факт.

– Лидия заставила батрачить на себя родную сестру? Не могу поверить. Такое слишком даже для Лидии! Нет ли здесь какой-нибудь ошибки?

Но тут вернулась Катюша, и разговор пришлось свернуть. Говорить при детях про что-то, касающееся матери Володи, никто из женщин не осмелился, чтобы не напоминать ребенку лишний раз о его горе. Попрощавшись, Мариша с Катюшей вышли на улицу.

– А дядю Сашу вы повидали?

– Нет.

– Нет? Как же так?

– Он не выходил из своей комнаты.

– Даже когда вы пели и танцевали?

– Ага.

Катюша, кажется, не видела в этом ничего странного. Взрослые вообще все с причудами. Но Маришу поведение мужчины заинтриговало.

– А он вообще там был?

– Ну конечно! Володе сначала не понравилось, что дядя занял спальню его мамы, но тетя Эля объяснила, что это ненадолго. Как только мама Володи вернется, они с мужем сразу же освободят ее комнату и вообще уедут.

– А почему они выбрали именно эту комнату?

– Она самая большая и светлая. Еще гостиная большая, но через нее ходят. А дяде Саше нужен покой. И еще нужно, чтобы его коляска бы помещалась.

Ах да! Муж Эли ведь прикован к инвалидному креслу. Что ж, это отчасти объясняет, почему он не вышел к детям. Не хотел их смущать, должно быть, так.

Когда они возвращались домой, уже совсем стемнело. Но возле школы, мимо которой им пришлось пройти, они увидели маленькую фигурку, освещенную уличным фонарем. Фигурка была унылой и какой-то жалкой.

– Это Петя, – первой разглядела глазастая Катюша. – Петя Федюшкин. Что он тут делает? Один!

Маришу это тоже заинтересовало. Почему маленький ребенок болтается один в темноте? Куда смотрят его родители?

Но, подойдя ближе, они увидели, что Петя не просто стоит один, он еще и плачет.

– Что с тобой? – кинулась к нему сердобольная Катюшка. – Тебя кто-нибудь обидел?

Сердце у Мариши так и замерло при этих словах девочки. Обидел… Страшно даже представить, что могли сделать с таким вот маленьким и беззащитным Петей злые люди, повстречай он их один и в темноте.

– Ты как? У тебя что-нибудь болит? – допытывалась у него Катюша. – Где твоя мама? Ты потерялся?

Петя на все вопросы лишь мотал головой и продолжал плакать. Впрочем, кое-какие обрывки из него удалось выудить, и вот что поняла Мариша. Только что какие-то люди схватили его отца и уволокли за собой в темноту. Петя наблюдал это все с крыльца школы, выйдя после тренировки и ожидая увидеть своего папу.

– Они ему руки за спину заломили, он вырывался, но они все равно его утащили.

– Они его… похитили?

– Да!

– Какой ужас! – перепугалась Мариша. – Надо немедленно вызвать полицию. Ты разглядел, что это за люди?

Петя потряс головой. Нет, не разглядел. Впрочем, это было неудивительно, на улице уже стемнело. Да и от страха Петя вряд ли мог что-нибудь увидеть толком. Он лишь сказал, что людей было трое или четверо, что они все были сильные и сумели повалить его папу на землю, после чего надели на него наручники и куда-то уволокли.

И Петя снова заревел.

– Не плачь. Все с твоим папой будет в порядке. Он у тебя большой и сильный, ничего они ему не сделают.

Но оказалось, что Петя плачет не столько от страха, сколько от раскаяния.

– Я – трус! – внезапно произнес он. – Я должен был помочь папе. Защитить его!

– Тебя самого впору защищать. Ты все сделал правильно. Хорошо еще, что те люди тебя не заметили. А то могли и тебя тоже утащить.

– Ну и что? Тогда я был бы со своим папой! Вместе с ним мы бы что-нибудь обязательно придумали.

Петю накрыла запоздалая жажда подвига. Он желал геройства! Он алкал славы! Когда мальчишек такое накрывает, тут уж держись.

И Мариша миролюбиво предложила ему вместо этого:

– Давай мы лучше отведем тебя домой.

– А папа?