– Ты с кем сейчас разговариваешь, Варвара?

– Ах, прости, ты же не эксперт.

– Как и прочие среднестатистические граждане.

– Здесь в девятнадцатом веке могли селиться бегуны – одно из направлений беспоповщины. Это самое радикальное течение в старообрядчестве. Всему виной реформы патриарха Никона в семнадцатом веке. Церковь раскололась. Правительство шло на поводу официального православия. Староверов гнобили и унижали. Раскольников заставляли регистрироваться. Кто-то укрывался за попами – давали взятки священникам, чтобы скрыть свою принадлежность к старообрядчеству. Другие уходили в подполье, на нелегальное положение, позднее революционеры перенимали их опыт. Третьи были уверены, что надо убегать, скрываться от власти «Антихриста», мол, это единственный путь к спасению. Толков множество – бегуны, нетовцы, федосеевцы, акулиновцы, дырники…

– Кто такие дырники?

– Еще один отросток беспоповства. Отрицали иконы, считали их оскверненными образами. Молились четко на восток, проделывая отверстия в домах, чтобы напрямую контактировать с богом, а не со стенкой. Бегуны были мобильны и подвижны, в отличие от других направлений. Числом их немного, но они быстро расползлись от Петербурга до глубин Сибири. Мелкие разрозненные секты, жили по своим религиозным понятиям. Гражданские законы не признавали, скрывались в глухих уголках. Ждали конца света и Второго пришествия Христа. Жилища соединяли подземными ходами, чтобы «делать ноги» от слуг Антихриста, рыли тайники под лестницами, чуланами; общий подземный ход обязательно выходил в сад или в лес за пределы общины, чтобы наверняка не замели. Кольцо в дверях соединяли тонкой проволокой с колокольчиком в подпольной молельне, и, чуть демоны на горизонте, быстро выбирались через подземные лазы, исчезали в ближайших зарослях. Отсюда и название – бегуны. Хоронили своих мертвых тоже в тайниках. Никакой, естественно, медицины – ложились в тайник и, пока не явилась старуха с косой, пребывали в душеспасительном страхе. Никаких богослужений, таинств, почитаний святых. Властям не подчинялись: любая власть – сатанинская ловушка Антихриста; избегали любых общений с гражданскими администрациями. Питались постной пищей; брить бороду – грешно, ругаться матом – грешно, курить – вообще святотатство. Отношение к налогам, военной службе – сам понимаешь. Любые документы – знак Антихриста. Паспорта себе сами писали на листах бумаги. Главная цель жизни – спасение души. А для этого надо порвать с миром, изолироваться от общества, все мирское – нечисть. Кстати, именно бегуны искали Беловодье – легендарную страну всеобщего благоденствия. Молочные реки, кисельные берега, все такое. Ирий – некий славянский рай.

– Все народы искали, – пробормотал я. – У всех была желанная страна безнаказанного счастья. Шамбала, Агарта, Шангри-Ла…

– Так что не удивляйся, что в этой глуши мы можем встретить странного обличья христиан с причудливыми жизненными установками.

– И четыре трупа в «Чероки» не дадут соврать, – усмехнулся я. – Да уж, крепкой веры были ребята.

– Почему были? – удивилась Варвара. – Были, есть и будут. Не понимаю, зачем им понадобился саркофаг. Люди темные, недалекие, могут ведь и открыть…

– Ты уверена, что они христиане?

– Бегуны точно христиане. Но везде свои обычаи и ритуалы. Где-то отвергают брак, но при этом допускают блуд, как, например, акулиновцы. В других общинах, наоборот, живут семьями. У мужчин – абсолютная власть. Женщины – покорные, забитые существа. Они рожают, ведут хозяйство, занимаются рукоделием, воспитывают детей. Мужчина – добытчик.

– Как у них с деньгами?

– Полагаю, никак. Деньги – от Сатаны. В чем-то они, кстати, правы. По правде, не знаю. Где-то достают одежду, инструменты, семена. Собственных фабрик, разумеется, нет. Что такое косметика, женщины не представляют. С одеждой от модных домов тоже проблемы. Кафтаны, косоворотки, сарафаны, заношенные фуфайки… Да и вообще, «на ком рубашка пестра, значит, душа его – антихристова сестра». Я читала, им запрещены продукты на дрожжах, с хмелем, в отдельных общинах под запретом картошка. Если заболел – считай, приехал. Лекарства принимать нельзя. Причащайся богоявленской водицей – вот и все врачевание.

– Убивать людей, полагаю, не грех?

– Какой же это грех? – пожала плечами Варвара. – Бритье – это грех, кружка медовухи – страшный грех, а убийство человека – нормальное явление. Убей прислужника Сатаны – на небе зачтется. У бегунов был странный обычай, возможно, и сейчас существует. Называется «красная смерть». Умирающему не давали скончаться самостоятельно, душили красной подушкой, чтобы помучился перед смертью и искупил не только свои грехи, но и грехи единоверцев. В этих общинах люди столетиями ограждали себя от антихристовой власти, поколения сменялись в ожидании «скорого» конца света. Элементарно уставали ждать – ну, когда же? В радикальных толках этот день приближали, как могли. Копали пещеры, готовясь к последним дням, ложились в гробы и умирали голодной смертью, а иногда перед этим членов своей семьи умерщвляли. Бросались в омут, вешались, сжигали себя целыми семьями, а иногда общинами.

– Действительно, пока еще дождешься… – пробормотал я. – Ты закончила свою поучительную лекцию? Мы можем возвращаться?

Она колебалась, кусала губы. Нас тянуло дальше в лес. В округе властвовала какая-то губительная аура, она подавляла, страшила. Мурашки ползли по коже. Иногда казалось, что за нами наблюдают (и тогда все равно возвращаться бессмысленно, не выпустят), иногда это чувство отпускало, и вновь довлело любопытство. Возможно, в стародавние времена этот лес использовался как кладбище – пару раз я замечал подозрительные холмики, хотя мог и ошибаться. Варвара становилась неразговорчивой…

Лес разредился, вырастали корявые старые сосны с массивными стволами и буграми, похожими на опухоли. Тропа причудливо извивалась между деревьями.

Внезапно Варвара учащенно задышала и взяла меня за руку. Я встал, как вкопанный, закрутил головой. Как-то незримо ощущался человеческий дух. Я втягивал воздух, в котором присутствовало что-то горелое, неприятно сладковатое, впитавшееся в растительность, не изгоняемое ветрами и временем.

Неприятный запах проистекал с севера. В округе по-прежнему было безлюдно. От основной тропы отделялась еще одна, убегала за сосны, пропадала в покатой низине. Бороться с любопытством было бесполезно. Я искоса глянул на Варвару. Она бледнела, последние кровиночки пропадали с ее лица. Она опять что-то чувствовала…

– Спрячься вон за той шишкой, – кивнул я на обросший щетиной мха бугорок. – Не шевелись и не вставай, я скоро вернусь.

– А может, не надо, Никита? – Варвара поежилась. – Это снова запах смерти, я не могу ошибаться…

– Тогда что мы вообще тут делаем? – рассердился я. – Ну да, согласен, не аттракцион…

Я убедился, что она укрылась за косогором, перевел дыхание и припустил по петляющей «второстепенной» дороге. Что-то продолжало давить на психику, возникало стойкое опасение: поверни мы вспять – незримые нити вцепятся в нас и не дадут уйти.