Отличная работа. Скоро будет еще.

Софрония не может заснуть. Стоящая высоко в небе луна светит в окно ее спальни и превращает позолоченную мебель в серебряную и призрачную. Ей кажется, что это уместно, потому что последние несколько дней она чувствовала себя скорее призраком, чем девушкой. С тех пор, как она поймала вдовствующую королеву вместе с сэром Диаполио, Евгения стала ее избегать. Больше не было приглашений на чай, прогулок по саду и сплетен. Когда они вынуждены находиться в одной комнате на банкетах или балах, Евгения даже не смотрит в ее сторону. И это в целом неплохо, потому что после прочтения письма, написанного братом вдовствующей королевы, девушка и сама не хочет с ней сталкиваться. Те слова до сих пор не дают ей покоя.

Софрония знает, что опасно действовать из расчета, что письмо настоящее. Ее мать всегда подчеркивала важность проверки любой полученной информации и достоверности ее источника. Софрония не доверяет сэру Диаполио, поэтому не уверена, что может доверять письму, каким бы ужасным оно ни было.

Но сэр Диаполио был прав в одном: она может проверить его достоверность, однако важно, чтобы она сделала это, не вызвав никаких подозрений. А если королева из чужой страны, которая пробыла на троне меньше, чем одну луну, потребует показать ей оборонные бюджеты, это определенно вызовет подозрения.

Последние два дня она пыталась получить информацию о тратах дворца более осторожными путями, но каждый раз, когда затрагивала тему денег на любом из своих обедов, чаев или ужинов, дворяне быстро меняли тему. Она не могла больше пытаться добыть информацию, не вызвав подозрений, поэтому была вынуждена оставить эти попытки.

Софрония перекатывается в постели, чтобы посмотреть на Лео, который, закинув одну руку за голову, крепко спит на спине. Во сне он выглядит как мальчик, которым она его считала, тот, которого она представляла, когда писала ему письма. Он выглядит открытым, добрым и мягким. Предательство его матери – если это правда – убьет его.

«Нельзя одновременно быть мягкосердным и носить корону, – неоднократно повторяла ей мать, когда Софрония во время уроков выражала какие-либо моральные опасения. – Или будешь раздавлен ее весом».

В этом есть доля правды. Не только для ее матери, или Леопольда, или королевы Евгении, но и для Софронии тоже. Она чувствует, как черствеет. Возможно, ее мать в конце концов была права: чтобы обладать властью, нужно быть грубым и готовым пролить кровь.

Она отворачивается от Леопольда и закрывает глаза, зная, что не уснет сегодня. Это случается время от времени, когда у нее в голове накапливается слишком много мыслей и она не готова променять их на сновидения. Дома, в Бессемии, она иногда спускалась на кухню, где кондитер мадам Девоне вставала задолго до рассвета, смешивая, скручивая и выпекая свои творения. Она с готовностью заставляла любознательную принцессу работать, научила ее складывать тесто так, чтобы торт оставался легким, и добавлять масло между слоями теста. Монотонные, повторяющиеся действия всегда помогали успокоить разум.

Жалко, что она не может сделать этого сейчас, думает Софрония, но затем возражает самой себе. Почему она не может сделать этого сейчас? Она королева Темарина, и единственный человек, который превосходит ее по рангу, крепко спит рядом с ней. Да и даже если бы Леопольд не спал, он определенно не сказал бы ей «нет».

Софрония встает с постели, обнаруживает, что ее халат висит в шкафу, и завязывает его поверх ночной рубашки, а затем выскальзывает из комнаты в коридор.

Странно снова оказаться на кухне, да еще и на чужой. Она хорошо знала кухню бессемианского дворца. Знала, где хранятся зерна, насколько свежие яйца, что печь своевольна и всегда нагревается на несколько градусов больше, чем должна. Эта кухня – отдельная, незнакомая страна, и нужно время, чтобы познакомиться с ландшафтом. Время как раз где-то между уходом ночной прислуги и прибытием утренней, поэтому на кухне довольно тихо. Единственные люди вокруг – несколько уборщиц.

Когда она спрашивает одну из них, не будет ли она мешать, если займет угол, служанка смотрит на нее широко раскрытыми глазами и вместо ответа выдает неуклюжий реверанс, который Софрония принимает за согласие.

Едва ей удается собрать ингредиенты, как появляется Виоли, все еще одетая в собственную ночную рубашку. Ее светлые волосы заплетены в одну длинную, перекинутую через плечо косу. Софрония ни капли не удивляется ее прибытию. В ту секунду, как только она пришла на кухню, одна из служанок наверняка поспешила найти ее личную прислугу. Хорошо, что они нашли Виоли, потому что, если Софрония все сделает правильно, она может быть полезна.

– Как ты относишься к торту? – спрашивает Софрония.

Виоли моргает уставшими глазами.

– Сейчас три часа ночи, Ваше Величество, – отвечает она. – Думаю, еще слишком рано для торта, ну, или уже поздно.

– Не говори глупостей. До того, как все будет готово, пройдет несколько часов, – Софрония начинает отмерять муку из мешка, который лишь вдвое ниже ее. – Торт на завтрак.

Виоли обдумывает вопрос, наклоняясь вперед и опираясь локтями о кухонную стойку.

– В таком случае я за торт. Есть какая-то конкретная причина для этого приключения?

Софрония пожимает плечами.

– Разве мне нельзя? – спрашивает она так, словно ей бросили вызов.

– Против этого нет никаких правил, хотя, возможно, это потому, что королева никогда раньше не ступала на эту кухню, – говорит Виоли. – Чем я могу помочь?

Софрония просит Виоли разбить яйца и налить молоко, и наступает непринужденная тишина. Когда Софрония начинает просеивать, взбивать и смешивать все вместе в густое тесто, ее разум успокаивается настолько, что она составляет план.

– Как долго ты в Темарине, Виоли? – спрашивает она.

Виоли, кажется, несколько удивляет этот внезапный вопрос.

– Уже год, Ваше Величество. Я нашла временную работу на кухне, а потом меня наняла герцогиня Бруна, как раз перед кончиной короля Карлайла.

– Так ты все время провела во дворце? – спрашивает Софрония.

– Я бегала по делам в Кавелле, но да, я живу во дворце с тех пор, как приехала.

– Тем не менее, ты видела Темарин больше, чем я, – Софрония качет головой. – Могу я признаться кое в чем, Виоли? – спрашивает она, понижая голос. Это одна из любимых уловок ее матери для сбора информации – раскрыть секрет, но не настоящий, а что-то, что создает иллюзию уязвимости. – Я беспокоюсь за Темарин. Люди кажутся недовольными. Не во дворце, а в городе. И, держу пари, в остальной части страны. Насколько я поняла, они голодны, а все, что мы делаем, – это увеличиваем им налоги. Последний раз, насколько я знаю, их подняли вдвое.