Виоли моргает, выглядя удивленной откровенностью Софронии.

– Да, – подтверждает она. – Думаю, это так.

Софрония качает головой, как будто пытается избавиться от этих неприятных мыслей, а затем продолжает:

– Я слышала об этом еще до своего приезда, но, насколько могу судить, во дворце не произошло никаких изменений: королевская семья и семьи дворян поцветают, как никогда. Я посмотрела счет за свой новый гардероб. Он стоил двадцать тысяч астр, не считая обуви и украшений. И, если судить по подаркам, которые были присланы на нашу с Леопольдом свадьбу, остальные дворяне тоже не бедствуют. Даже те, кого я считала должниками.

Виоли ничего не говорит, но в этом нет необходимости. Софрония видит, что она тоже обеспокоена.

– Бессемия тоже не идеальна, и я знаю, что бедняки там тоже страдают, но… – Софрония замолкает, качая головой.

– Если позволите, Ваше Величество, – говорит Виоли. – Вы помните… пять лет назад? Бессемия столкнулась с суровой зимой, за которой последовала жестокая засуха. Урожая почти не было.

Софрония кивает. В то время ей было одиннадцать – достаточно, чтобы участвовать в заседаниях совета матери. И невозможно было забыть, как Найджелус использовал свою силу, чтобы положить конец засухе.

– Последствия засухи затронули всю страну. Никто не тратил деньги, а значит, никто и не зарабатывал, – говорит Софрония.

– Я недостаточно знаю о текущей ситуации, – говорит Виоли. – Но полагаю, что здесь происходит нечто похожее. Такое случается. Экономика растет и падает. Экономика Бессемии снова поднялась, она процветает. И уверена, что Темарин тоже возродится.

Софрония обдумывает это, разливая тесто в две подготовленные сковороды. Возможно, Виоли и права, но, если верить письму, здесь происходит что-то более зловещее. Софрония смотрит на большие часы, висящие над плитой. Уже почти рассвет, а это значит, что весь дворец скоро проснется.

– Мы снизили налоги, – говорит Софрония, возвращая разговор в намеченное ей русло.

Виоли недоуменно смотрит на нее.

– Простите?

– В Бессемии, – поясняет Софрония, вспоминая, как она и ее сестры присутствовали на этих собраниях, как Беатрис было до смерти скучно, а Дафна больше сосредотачивалась на том, чтобы говорить то, что нужно, чтобы произвести впечатление на императрицу, чем на том, чтобы слушать. Софрония, однако, была очарована и читала о предлагаемых сокращениях бюджета дворца и новых налоговых законах, пока не запоминала их наизусть.

– Моя мать приказала снизить налоги. Также она использовала деньги из королевской казны, чтобы создать фонд помощи тем, кто из-за потери работы или по другим причинам не мог оплачивать предметы первой необходимости. Она обязала каждую дворянскую семью поступать так же. Им это не понравилось – они уже отказались от значительной части дохода, полученного от налогов, которые их поместья брали с деревень, – но она заставила их. Я вспоминаю день рождения своих сестер и свой день рождения в том году: вместо обычного тщательно продуманного бала мы устроили небольшое чаепитие. Моя мать сказала, что если Бессемия страдает, то страдаем все мы.

Виоли смотрит на Софронию, и ее глаза светятся пониманием.

– И Бессемия оправилась, – говорит она. – К следующему году почти все вернулось в норму.

Софрония кивает.

– Мне любопытно, Виоли, предпринимались ли аналогичные меры в Темарине. Но, похоже, никто из тех, с кем я разговаривала, почти ничего не знает о налогах или бюджете.

Виоли неуверенно закусывает губу.

– Вы просите меня найти эти документы? – спрашивает она.

Софрония улыбается.

– Мы обе чужие здесь, Виоли. Но теперь это наш дом, и я думаю, мы обе хотим для него самого лучшего.

Софрония не дала прямых указаний, но она знает, что Виоли ее поняла.

– Я посмотрю, что могу сделать.

– Отлично, – Софрония выпрямляется. – Королева Евгения сказала мне, что ей нравится вставать до восхода солнца, чтобы больше успеть за день. Не могла бы ты отправить ей приглашение позавтракать со мной в моей гостиной?

– Приглашения будет достаточно? – спрашивает Виоли, поднимая брови. Очевидно, то, что Евгения избегает Софронию, не осталось незамеченным.

Софрония поджимает губы.

– Это может звучать как приглашение, но убедись, чтобы она поняла, что это приказ. От ее королевы.

Софрония и Евгения сидят друг напротив друга в гостиной Софронии, на круглом столе между ними стоят чашки с горячим кофе и кусочки торта. Ни одна из них не заговорила с тех пор, как Евгения пришла десять минут назад, хотя обе допили свои первые чашки кофе и съели уже половину торта. Софрония встречает взгляд Евгении и одаривает ее безмятежной улыбкой, которая, кажется, только еще больше сбивает женщину с толку.

Наконец, Евгения сдается и нарушает молчание.

– Этот торт божественен, не правда ли? – она пытается придать голосу светский тон, который мог бы обмануть кого-нибудь другого, но Софрония слышит напряжение. – Повар, должно быть, пробует новый рецепт. Это корица, как думаешь?

– Корица и черника, да, – отвечает Софрония, когда слуга выходит вперед со свежим кофе, чтобы снова наполнить их чашки. Она добавляет к своему кубик сахара, а Евгения пьет его чистым. – На самом деле его испекла я, – добавляет Софрония.

Она ожидает, что Евгения будет удивлена, но та лишь приподнимает бровь.

– У каждой королевы есть свои хобби, – говорит она, пожимая плечами. – Я предпочитаю садоводство.

– Среди прочего, – говорит Софрония легким голосом.

Глаза Евгении сужаются, и она опускает вилку.

– Ты видела не то, о чем подумала, Софрония, – твердо произносит она.

– Было довольно темно, – соглашается Софрония. – Может, мне стоит рассказать Леопольду о том, что, как мне кажется, я видела – и слышала, – и спросить его мнение о том, что это означает?

– А, – Евгения откидывается на спинку кресла и настороженно смотрит на Софронию. – Итак, вот где мы оказались.

Софрония чувствует укол вины. Она не возражает против того, чтобы у Евгении был любовник: звезды знают, что у ее матери их было полно. Но если Софрония собирается обрести власть над Темарином, Евгении придется отказаться от своей. И если Евгения действительно замышляет с братом заговор с целью захватить Темарин, что ж… она вообще не будет чувствовать себя виноватой.

Софрония улыбается и наклоняется вперед.

– Друзья хранят секреты друг друга, не так ли? А я думаю, что мы друзья.

– Ты как дочь, которой у меня никогда не было, Софрония, – говорит Евгения, отвечая на ее улыбку, хотя за ней скрывается лед. – И я бы не хотела, чтобы какое-то из моих… неправильных решений… плохо отразилось на тебе и Леопольде, если они всплывут.