– Сказать, что перед смертью должна повидать правнука.

– Вы думаете, это поможет?..

– Видишь ли, восточные люди уважают старость. Родоначальник семьи, даже родоначальница – к женскому полу там отношение пожиже – все-таки для них это не пустой звук.

– Да, когда речь идет о родоначальнице их семьи или о старухе их веры. Но Валька-то с бабой Тосей не мусульманки!

– Спору нет, вера имеет значение, – согласилась Илария Павловна. – Но заметь себе: традиционный ислам все-таки величает старую женщину матушкой и предписывает проявлять к ней внимание. Во всяком случае, больше, чем к молодой. Так что пусть Тося-зенитчица постарается ради внучки! Вдруг выйдет толк?

– Она-то, конечно, постарается…

– Во всяком случае, это наш единственный шанс. Надо его испробовать, а уж потом думать дальше.

Я почувствовала, что должна высказать неожиданно всколыхнувшую меня мысль:

– Как странно выходит, Илария Павловна, – вроде это мы, молодые, должны за вами ухаживать, за людьми старого поколения. А получается наоборот: вы даете советы, вы варите курицу, и вы еще должны устраивать наши семейные дела! А мы словно все еще маленькие, хотя давно выросли…

– Вам трудней жить, Мальва, – серьезно сказала моя старая учительница.

– Почему это? Нас и на работу берут, и вообще все двери перед нами открыты… – Я смутилась, что у меня получилось как-то по-газетному, хотя смысл сказанного был ясен.

– Двери бывают разные… Возьмем ту же Вальку: открыли ей дверь в той фирме, куда она после школы пошла? А тебя разве не приглашали на конкурс модельеров: пожалуйста, девушка, мы с удовольствием примем ваши работы… Ну и что дальше?

Да, это было так. К тому же вспомнилось совсем уже давнее: как мы, девчонки-выпускницы, обсуждаем предложенный Эллой план отъезда за границу, чтобы там выйти замуж. А ведь в обществе тогда уже завелись подпольные «деловые люди», препровождавшие подобных нам дурочек прямиком в сексуальное рабство…

– Вы хотите сказать, нас просто заманивают?..

– Вот именно, – вздохнула она. – Вас, молодежь, заманивают. Конечно, люди постарше тоже попадаются, но чаще вы. Все-таки жизненный опыт, правильная закваска немало значит.

Мне стало немного обидно: почему это у старшего поколения закваска правильная, а у нас, молодых, ее нет?

– В вас не формировали такого отношения к жизни, которое могло бы вас защитить, – пояснила Илария Павловна. – Надо предупреждать об опасностях – а вас, наоборот, соблазняют, чтобы все их попробовать на зуб. Кто-то не выживет, кто-то покалечится – ну и пусть себе! Зато никаких запретов! Вот и выходит, что вам, молодым, легко обжечься, как мотылек о свечку. Именно молодым. Мы, старики, лучше защищены…

Дальше она привела мне такой пример:

– Вот смотри: нас в этой квартире трое, и все ущербные. Мы с Дарьей Титовной одинокие пенсионерки, а Толик, сама понимаешь… Но мы помогаем друг другу, и это нас спасает. Когда физическая сила нужна – действует Толик, если, конечно, он не в запое. Случись кому заболеть, я лечу; так уж повелось, что интеллигенция всегда дружит с медициной, – Раскрасневшаяся от волненья Илария Павловна отпила из «кузнецовской» чашечки глоточек чаю. – И до революции помещицы всегда лечили крестьян – барыня, значит, лечи…

– А Дарья Титовна?

– А уж она среди нас самый рекордсмен: ей сто лет в обед, а она еще за меня в магазин ходит, когда мне не по себе! Так вот и живем, Мальва, и представь, хорошо живем!

– А мы почему так не можем? Что нам, молодым, дружить нельзя, помогать друг другу?

– Надеюсь, что можете, – кивнула моя учительница. – Вам надо делать ставку на чутье, на внутреннюю интуицию, раз мировоззрение не сформировалось. За вас генетика: слишком много трудились ваши предки, чтобы правнукам ничего не передалось. Я имею в виду труд не только физический, но и духовный.

– Разве в прежние времена все было хорошо? – спросила я. – Не грабили, не убивали – без преступников обходилось?

– Прежние преступники были ближе к раскаянию, – не согласилась моя учительница. – Кто-то из них мог пожалеть свою жертву и отпустить, себе в убыток. И уж совсем не слыхали о том, что сейчас называется не-мо-ти-ви-ро-ван-ные убийства! То есть убийце ничего не надо: ни грабить, ни доказывать свою какую-то правоту… только убить!

Я вздрогнула – это было страшно. Когда-то Валька пыталась научить меня компьютерным играм, где охотники преследуют жертву, а потом ее убивают. К Валькиному раздражению, я никак не могла освоить правила игры, а потом почувствовала, что все это меня напрягает. Плюнула и ушла домой, Валька осталась доигрывать одна. А вот теперь она всерьез говорит о том, что хочет убить врача…

– В нашей истории, – продолжала рядом Илария Павловна, – встречались Кудеяры-атаманы, которые потом становились схимниками, пустынниками, всю жизнь замаливающими свои грехи.

И дальше она тихонько запела:

– Откуда это, Илария Павловна? Какой приятный мотив!

– Это песня на слова Некрасова, но она уже как бы народная. Про разбойника Кудеяра, который потом стал монахом с именем Питирим…

– Как же это может быть: разбойник и при этом монах?

– Сперва разбойник, потом монах, – поправила Илария Павловна. – Значит, еще когда был разбойником, совесть в нем не совсем погибла. В этом, собственно, и есть наш менталитет – поиск истины и готовность сломать себя под нее. А кто ищет, тот, как известно, всегда найдет!

Она вдруг обняла меня, погладила, словно маленькую, по головке:

– Мальва ты Мальва, умница ты моя… Кстати, а как твое настоящее имя?

– Мальвина. Разве вы не помните?

– Помню, но я имела в виду другое имя – крестильное. Ведь Мальвины нет в наших православных святцах. Каким именем тебя крестили: наверное, Мария?

– Насколько я знаю, меня вообще не крестили. И вы сами когда-то объясняли, что не имя красит человека, а наоборот…

– Помнишь пословицу, – улыбнулась Илария Павловна. – В каком же это классе мы их проходили – кажется, в третьем? Но только это не про то имя…

– А про какое? – с недоумением спросила я.

– Про обычное, включающее в себя совокупность сведений, указывающих на личность. А в духовном смысле имя – связь с тем Святым, в честь которого человека назвали при крещении. Этот Святой становится для человека небесным покровителем.

– А у меня, выходит, нет?

Илария Павловна развела руками, и в это время на стене вздрогнули хриплым боем старинные часы. Я насчитала восемь ударов: пора было уходить. Мама меня, наверное, потеряла. И я попрощалась со своей учительницей, обещав время от времени к ней заглядывать.