И все-таки, услышав его голос, Валька оробела. На секунду ей подумалось: может быть, бросить свою затею, вернуться домой? Но такой неприглядной казалась сейчас прежняя жизнь, что в нее просто ноги не несли. Если она вернется, станет пить круче прежнего, отношения с Расулом после сегодняшнего вечера должны прекратиться, мать будет без устали воспитывать ее, бабка – терпеть и вздыхать. И все это после того, как она, Валька, уже поклялась себе либо вернуть сына, либо вовсе уйти со сцены, – но сперва отомстить.

Во второй раз ублюдок к телефону не подошел. Валька выложила акушерке все, что собиралась ему сказать, потом поймала машину и велела ехать на нужную улицу. Рядом с роддомом находился скверик, который запомнился Вальке шесть лет назад: как она шла под этими деревьями на УЗИ, а сердце в ней трепетало.

Ее нынешний план был связан с этим не стершимся в памяти сквериком: там будет удобно спрятаться до поры до времени. Валька велела шоферу остановиться возле его засыпанных снегом деревьев.

Сегодня в скверике тоже маялась девчонка, с виду еще школьница, из седьмого-восьмого класса. Обычные, наверное, проблемы: залетела в своем раннем возрасте и теперь решает, как быть. Да если бы она знала, дурочка, какое счастье нянчить ребенка, когда никто не может никуда его увезти! Да плевать тебе на школу, на пересуды соседок и на все семейные закидоны! Ты просто еще не знаешь, что в жизни почем, оттого и переминаешься тут с ноги на ногу… вместо того, чтобы заявить и дома, и в школе, и врачам: никаких абортов! Рожаю!

Может быть, Валька сказала бы все это девчонке вслух, но пигалица уже убежала куда-то в заросли, а бежать за ней было некогда. Валька выбрала себе наблюдательный пост: местечко между двух деревьев, откуда все было видно, а саму ее сразу не заметишь. Главное, ворота роддома как на ладони. И, может быть, именно это последнее обстоятельство окончательно решило судьбу Игоря Сергеевича – Валька увидела выходящую из ворот семью с букетами, с воздушными шарами, с кинокамерой и еще всякими прибамбасами, говорящими о том, как все они рады. Впереди шли новоиспеченные родители; измученная мамочка и отец, на руках которого красовался пышный сверток с голубыми лентами. Они сели в машину, а Валька почувствовала, что ее замысел обретает все более реальные очертания. Ей и вправду по силам поднять на врача руку с Санькиной финкой. Вот почему для других родившийся мальчик – счастье, а для нее – мрак?

Из гостей я ушла с распухшей головой, где кружились запойный Толик, зенитчица баба Тося, которою одну может послушать Расул, и разбойник Кудеяр, ставший потом монахом. Все это еще предстояло обдумать, а пока я торопилась домой, потому что времени было уже много. Троллейбус плавно двигался по вечерним улицам, в окнах проплывали дома позапрошлого века и часто встречающиеся старинные церкви – ведь улица, где жила моя учительница, находилась недалеко от Садового кольца. Однако и примет нашего времени хватало: всякие кафе с прикольными названиями, вроде «Самохвал» или «Голодная кошка», рекламные щиты, обвитые гирляндами лампочек ветки деревьев… В этом что-то есть, когда старое и новое уживаются вместе – все равно как в большей семье, где вместе существуют и дети, и их родители, и деды-бабки.

Разговор с Иларией как-то странно повернул для меня само понятие времени – вроде это рулон ткани, который можно скручивать и раскручивать. Раскрутишь – выйдут столетия, а свернешь – края окажутся на удивленье близки друг другу! Получалось, что мои черты характера как-то связаны с разбойником Кудеяром и вообще с тем, что означает сложное слово «менталитет»…

Наконец я попала в родной подъезд. Мне хотелось сразу же зайти к Вальке с предложением включить в дело бабу Тосю, но я знала, что бабка рано ложится спать. К тому же дома в этот час бывала Валькина мать, а при ней обсуждать вопрос не стоило. Не то чтобы она могла нам помешать, но я, наверное, немного ее стеснялась. Да и моя мамочка уже могла волноваться, где я.

Но все-таки ей придется подождать лишние десять минут. Мне надо заглянуть на чердак, проверить, есть ли бомжи. В прошлый раз я разрешила двоим остаться на ночь, так вот не навели ли эти двое полный чердак товарищей. В таком случае очищать территорию будет еще неприятнее, чем обычно, – после разговора с Иларией о том, что люди должны помогать друг другу. Но все неприятное лучше делать сразу. Зато потом весь остаток вечера можно провести в квартире, уже не думая о чердаке.

Возле последнего этажа я, как всегда, затаилась. И сразу услышала: кто-то плачет, тоненько, но отчаянно, как говорится, взахлеб и навзрыд. Женщина либо подросток – вот каких, значит, бомжей мне сегодня придется гнать! Ох и тяжела ты, солдатская служба!

Мой взгляд уперся в дверь бывшей Нютиной квартиры, а ныне мастерской одеяльных бизнесменов: этим-то можно не считаться с законом, они дали взятку и думать себе не думают, что заниматься производством в жилом доме запрещено. А я должна гнать несчастных бомжей, представляющих собой куда меньшую угрозу пожарной безопасности…

Но каково же было мое удивление, когда, выйдя из-за угла, я обнаружила на нижней ступеньке чердачной лестницы Нюту! Ту самую, неизвестно куда пропавшую Нюту, мою школьную подругу, которая семь лет назад продала бизнесменам свою квартиру…

– Нютка! Это ты или не ты?

– Мальвина! – Она подняла залитое слезами лицо, и даже в тусклом подъездном освещении стало видно, насколько подруга изменилась. Конечно, семь лет – это срок, но почему к двадцати пяти годам человек должен становиться существом как будто без возраста, потрясающе худым и бледным?! Страшно сказать, Нюта была похожа на мертвеца…

– У тебя что, туберкулез? – с ходу ляпнула я первое, что пришло в голову.

– Нет, наверное, – вздохнула Нюта. – Хотя не знаю, я ведь не проверялась! А там были такие условия… Ты вот сейчас спросила, Мальвина, я это или не я… А мне самой непонятно!..

– Что тебе непонятно: ты это или не ты? Перестань кивать, Нютка, или я подумаю, что ты сбежала из психбольницы!

– Хуже. В психбольнице лечат, а там здоровых делают больными. Я знаю, что мне недолго жить, но я хочу умереть дома, в своей квартире!

– Подожди, Нюта, я не понимаю… – Я уже поняла, что подруга пережила какие-то серьезные испытания. – Где ты была до сих пор? И кто тебе сказал, что ты скоро умрешь?!

– А разве не видно? Я насквозь больная, Мальвина, не знаю, туберкулез это или еще что-нибудь. А где я была до сих пор… в Церкви Избранных, не слышала о такой?

– В церкви?! – еще больше удивилась я.

– Это секта, она так называется… Я попала туда почти сразу, как мы кончили школу. Бабушка тогда болела, но она могла бы еще пожить, если б не я… если бы не это мое желание – уйти в секту!

– Ты не послушалась бабушку?

– Понимаешь, меня убедили, что там людям открывается истина. Вот я и стала бывать у них чаще и чаще, а бабушка все переживала и в конце концов умерла.

– После этого ты продала квартиру… а деньги отдала в секту?