Петр смущенно кашлянул в кулак, лихорадочно прикидывая, как втолковать, что «гранаты у него не той системы». Однако подходящая идея не замедлила прийти в голову, и в следующее мгновение он уже выдал вполне подходящее объяснение:

— Это заклинание человек в силах использовать не чаще чем… раз в пять лет.

— Тогда поведай его мне, — попросил Кейстут, внимательно наблюдавший за Сангре и подметивший его колебания. — Я заплачу, — пообещал он. — Я хорошо заплачу.

«Ага, разбежался! — засопел Петр. — Не-ет, ребята, пулемета я вам не дам. И вообще, мои гранаты другой системы».

— И этого не могу, — нашел он выход. — Рассказав о нем тебе или кому другому я… проживу не больше одного часа, — и он, радуясь в душе, что вновь сумел выкрутиться, сокрушенно развел руками. — Такова цена болтливости.

— Но тогда как ты сам узнал это заклинание? Или…

Показалось Сангре или голос Кейстута и впрямь построжел, а в глазах блеснула некая догадка, а вместе с нею и ее продолжение, напоминающее извлекаемый из ножен клинок. Сообразив, о чем сейчас подумал собеседник, Сангре поспешил перебить его:

— Нет, нет, я не убивал и не пытал его, ибо переданное не по доброй воле заклинание не действует. Просто человек находился при смерти, потому он мне его и… Короче, повезло.

— Ну хорошо, — разочарованно вздохнул Кейстут и напряжение, на какой-то миг сгустившееся в зале, частично рассеялось. — Утром я, как и обещал, оглашу свое решение, но лучше бы тебе самому попытаться договориться с вайделоткой. Время для этого у тебя найдется, не беспокойся. Вы защитили ее и святилище богини, а потому я объявил пир в честь этого радостного события. Римгайла тоже будет на нем. Я посажу тебя рядом как… человека, присланного родичем Перкунаса Индрой для защиты Мильды. Коль сможешь смягчить ее сердце… — он чуть помедлил, но после паузы продолжил: — Вообще-то немного странно, что вайделот этого бога доверил тебе, христианину, столь ценный заговор.

— Я спас жизнь его семье, — нашелся Сангре.

— Ах вот оно что, — уважительно протянул князь. — Тогда иное дело. Но раз этому человеку было дозволено жениться, получается, он был из числа верховных. У нас такого называют криве-кривайтис.

И он пустился в рассуждения о том, насколько разные везде обычаи. А вот у них в Литве лишь обычные вайделоты не дают обета безбрачия, а высшим жрецам не дозволено иметь семьи. Впрочем, и тут не без исключений. К примеру, взять ту же Римгайлу. Она относится к разряду верховных вайделоток, следовательно, ей запрещено выходить замуж, но служит жрица богине любви, потому все остальное ей не возбраняется. Разумеется, если она сама того пожелает. При этом он весьма выразительно передернул плечами, многозначительно покосился на Петра и, не став продолжать, резко сменил тему:

— Яцко ждет у дверей и отведет вас в приготовленные покои. Если что-то понадобится — спросите у него. Вечером встретимся на пиру, — и кивнул, давая понять, что разговор окончен и он их отпускает.

На выходе из зала Улан обернулся и негромко произнес:

— Ачю уж паквиет има.

— Нера уж ка, — машинально откликнулся стоящий к ним спиной Кейстут, но через мгновение, круто развернувшись, недоуменно уставился на Улана. После недолгого молчания он уважительно покачал головой и заметил Петру. — Если и ты столь быстро освоишь наш язык, наверняка сможешь договориться с Римгайлой.

— И чего ты ему сказал? — поинтересовался Сангре, когда они вышли.

— Что мы ему очень благодарны.

— А он тебе?

Улан пожал плечами:

— Я ж не полиглот. Вон Яцко стоит, давай спросим.

Оказалось, Кейстут ответил «Не за что».

— Надо запомнить, — озабоченно сказал Улан. — Пригодится.

— А когда ты успел… — начал Петр, но осекся, вспомнив, как его друг практически всю дорогу до Бизены допытывался у Яцко, как называется это, а как то. — А может тебе самому попытаться договориться с этой литвинкой? — предложил он.

— Не получится, — покачал головой Улан. — Судя по тому, как она на меня глядела, у нее с татарами явно связаны неприятные воспоминания. Настолько неприятные, что была бы ее воля, она б и меня заодно вместе с теми пленными на костре спалила. Извини, Блад, — развел он руками, — но ничем помочь не смогу. Да ты не дрейфь, — хлопнул он друга по плечу. Оглянувшись и не увидев Яцко, который, доведя их до бочек с водой куда-то исчез, Улан продолжил, на всякий случай понизив голос: — Думаешь, князь про ее безбрачие и остальное просто так ляпнул? Это ж явный намек на… Да что тебе говорить! Ты ж как весьма уважаемый кобельеро раньше меня все понял. Тем более тебе такие нравятся, с седьмым номером бюста и ногами-колоннами из Большого театра.

— Ну, положим, насчет бюста ты на пару размеров преувеличил, а касаемо ног вообще загнул, — поправил Сангре. — Обычная пышная дама весьма крепкого телосложения.

— А тогда что смущает? Возраст? Да ей не больше тридцати. И лицо миловидное.

— Руссо туристо облико морале, — буркнул Петр.

— Чего, чего?! — переспросил несказанно удивленный эдаким заявлением Улан.

— Того, — огрызнулся Сангре. — Я, конечно, всегда готов в поте лица сражаться на переднем крае сексуальной революции, но в данном случае… Я ж, можно сказать, стал чуть ли не первейшим ее врагом, когда начал защищать этих двух гавриков.

— Подумаешь. Зато поначалу ты был её спасителем. К тому же видел я, как она к тебе чуть раньше, до начала дебатов о судьбе пленных, приценивалась.

— Что-о?!

— Да, да, — подтвердил Улан. — А то с чего бы я про ее обет безбрачия уточнять принялся. Поверь, взгляд у нее был точь-в-точь как у нашего директора на конюшне, когда ему новую лошадь приводили. Ну там, круп, бабки, высота в холке… Вот и Римгайла тебя так изучала. И знаешь, по-моему она осталась чертовски довольна осмотром… жеребца. Потом, правда, действительно посуровела, когда у вас разногласия пошли, но первое впечатление — великое дело. И потом карты.

— А что карты? — не понял Сангре.

— Ну как же, — коварно улыбнулся Улан. — Они ведь тебе тоже счастливое замужество напророчили. Получается, одно к одному. Короче, пока есть время, проконсультируйся с Яцко, как на литовском звучит любовь, сердце и прочее. Думаю, пригодится.

— Да ты что?! — возмутился Сангре. — Забыл, как мои мозги на иностранные языки реагируют? Они ж их категорически не приемлют! Ты академию вспомни и как я немецкий сдавал! Уланчик, ты же знаешь, я не стыжусь своих обширных знаний по одной-единственной причине — мне нечего стыдиться!

— Язык любви интернационален по своей сути и базируется преимущественно не на словах, а на взглядах и жестах, — поучительно заметил Улан. — Кстати, насчет литовского. Поверь, по сравнению с немецким, не говоря про английский, он гораздо проще. Вино у них вунас, чеснок — тшесноко, мясо — месо, мед — мидус, хрен — криенас и так далее. Очень легко запоминается. Ну и я рядом буду, подскажу.