— Руки уберите, — вырвалось сиплое.

Князь не послушался:

— Что с тобой?

— Судороги, — где-то в кармане была иголка. Нужно достать. — Уберите руки.

— Сиди уже, оболтус, — он удержал меня за плечи, вырвав из горла шипение, разогнул скрюченное тело, заставил пригнуться практически к самым коленям. Пальцы с силой надавили на шею, нажали на какие-то точки, прошлись вдоль мышц. Боль, как арбалетный болт, прострелила спину, я впилась пальцами в подлокотники.

— Тихо, сейчас отпустит, — и уже другие, почти невесомые, прикосновения.

А я дышу ровнее, даже могу самостоятельно пошевелить головой. Кристоф перешел к плечам, спине, рукам. То нажимая так, что хотелось его стукнуть, то едва дотрагиваясь. Ох, его темнейшество явно знало, что делало. Ловкие сильные пальцы продавливали каждую мышцу, убирая боль, снимая напряжение. То, что казалось поначалу кипятком, превратилось в тепло. В мягкое, легкое, приятное. Размеренные движения, угасающая боль. Почти блаженство.

Вампир коснулся запястий, ладоней, пальцев. Я практически жмурилась от удовольствия, замедлилось дыхание. Он отпустил ладонь и переместился к ногам. Проминал и проминал. Четко, жестко, успокаивая возбужденные каменные мышцы, связки. Снова заставляя стискивать подлокотники кресла от боли и почти блаженно щуриться, когда давление сменялось едва ощутимым поглаживанием. Медленным, невероятно медленным, как ласка.

Блаженный вдох. Выдох. Ему нужно было стать не князем, а костоправом.

Тихий стон непроизвольно сорвался с губ. Кристоф вполне ощутимо дернулся, а руки исчезли с моих бедер. Я с трудом открыла глаза, чтобы наткнуться на темноту его взгляда. Очень внимательного взгляда.

— Лучше?!

А чего так рявкать-то? Князь хмурился и явно сердился.

— Да, спасибо.

Вампир нахмурился еще сильнее и скрестил руки на груди. Все еще взъерошенный и какой-то растрепанный то ли после сна, то ли из-за похмелья. Совсем не княжеский.

— Ты ложился?

— Куда ложился?

— Так, сейчас же отправляйся спать! — рыкнул мужчина. — И крови выпей. Немедленно!

— А…

— Без «а», — он в два шага оказался у двери и скрылся за ней.

Что его стукнуло? А хотя какая разница? Спать так спать.

Я медленно поднялась и так же медленно, на ватных ногах направилась на выход. Но стоило взяться за ручку, как распахнулась дверь, чуть не ударив по лбу, и в меня влетел мальчишка в костюме лакея.

— Пей, — скомандовал князь.

— Я не хочу крови.

Судя по вмиг напрягшемуся лицу Кристофа, попытка протеста провалилась еще на стадии планирования. Жаль.

— Я спрашиваю тебя, что ли? Ты слишком мало пьешь. Пей и быстро в кровать.

О, мы поменялись с ним местами. Теперь он изображает из себя заботливую мамашу.

Пришлось покорно прокусить подставленное запястье.

— А теперь чтобы я тебя как минимум шесть оборотов не видел.

— Как пожелаете, — я поклонилась и ушла к себе.

Задернув шторы и поставив завесу тишины, мешком повалилась на кровать. Тело начало привычно нагреваться. Буду орать? Риторический вопрос.

Спать. Сознание уплыло практически мгновенно.

И приплыл Кадиз.

«Нарушение».

Я стояла посреди огромного серебряно-желтого зала, точнее висела на цепях и смотрела в два огромных кошачьих глаза. Ну, здравствуй, безумный бог.

«Готова», — мой голос не отражался от стен, не вибрировал под потолком, не был различим. Я не произносила слов, зная, что он и так услышит. Глаза моргнули, начали уменьшаться, и через вдох напротив меня стояла я, точнее Лист, еще точнее — Лист с кошачьими глазами. Стены, увешанные парчой и шелком сливового, темно-зеленого и коричного цветов, бархатные подушки, теплые бежевые ковры — все растворилось, изменилось. Я была в камере, висела на цепях, едва касаясь кончиками пальцев стылой каменной кладки, и ждала.

Он облизнул губы, точно так же как и я, закинул в рот леденцы, точно как и я, и начал срезать со спины кожу, точно как и я.

В чем разница между сном и реальностью? Не знаю. В обители сумасшедшего бога ни в чем нельзя быть уверенной. Боль была настоящей, лязг цепей был настоящим, поначалу холодное, а потом согретое моей кровью лезвие ножа тоже было настоящим. Кадиз говорил моим голосом, улыбался моей улыбкой и смотрел почти моими глазами. Холодными, безразличными, пугающими. В такие моменты… ты не помнишь, что спишь, не знаешь, как оказалась здесь, почему, и почти не понимаешь, кто это существо в белом напротив, с безумными желтыми глазами.

Но я смотрела, смотрела сквозь липкую бесконечность боли на Листа, на себя. И даже когда цепи исчезли, выпуская из плена кровоточащие запястья, а комната стала прежней, я все еще смотрела. И пересохшие губы в бесконечном рондо повторяли: «Нельзя. Нельзя. Нельзя».

Нельзя молить, кричать, плакать. Нельзя.

Иначе растопчет, иначе разобьет, иначе сломает.

Нереально. Невозможно.

«Жаль», — и передо мной снова два кошачьих глаза, и сознание обволакивает туман.

Вот и все. Говорила же: половина кривого медяка, и дальше можно спать без сновидений.

Просыпаться желания не было абсолютно никакого, я зарылась глубже в подушку и попробовала схватить за хвост удирающее блаженное состояние дремы.

Ну еще хотя бы пол-оборота… И одеяло повыше натянуть. Вот так.

Но расслабиться почему-то не выходило.

А, м-мать, ну еще чуть-чуть…

Нет. Бесполезно.

Пришлось вставать и тащиться в душ. Прохладные струи быстро прогнали остатки сонливости, а оставленный кем-то на тумбочке легкий ужин окончательно привел в чувства. Хотя почему «кем-то»? Тивором. В комнату имеют доступ только два вампира, не считая меня, остальных не пропускает защита. А в том, что ко мне заходил Кристоф, я сильно сомневаюсь.

Я допивала чай, когда взгляд наткнулся на торчащий из-под двери белый конверт. Пришлось перестраивать зрение и будить инстинкты.

Нет. Ни ядов, ни наговоров, ни проклятий. Можно брать в руки.

Фу. Резкий, приторный запах духов ударил в нос, вышибая слезу, из конверта на пол посыпались засушенные лепестки лилии и стеклянные разноцветные бусины. Влада.

Продравшись сквозь вензеля, завитки, замороченный и ну слишком поэтичный текст, я расхохоталась. Девочке нужно не за мужиками бегать, а книжки для взрослых пописывать, ну или, на худой конец, объявления для борделей составлять. Чего только стоят одни ее «трепещущие груди» и «влажные уста». Все еще посмеиваясь, толкнула дверь в кабинет.

— Инициативщик, мать твою! — Кристоф не повышал голоса, не сверкал глазами, он просто смотрел, а несчастный советник под этим взглядом трясся, как бабочка в банке. Тивор с невозмутимым лицом стоял за спиной князя. — Ты хоть понимаешь, что натворил?!