– Если это лишение чести, то что же тогда наивысшая честь?

Она вновь поцеловала его влажными губами, прогнув свое тело ему навстречу. Что же тогда высшая честь?

Слабые отголоски его совести пробудили в нем подобие вины. Он заставил себя вспомнить, кто он такой. Предводитель. Иностранец. Женатый мужчина.

Попытаться остановить волны, набегающие на берег, было бы, наверное, сродни той попытке остановиться, отказавшись от близости с любимой, которую он предпринял. Страсть заполняла все его существо, она рвалась наружу, и он почти уступил ей. Но тут он подумал не о жене, а о Пиппе. Девушка верила ему и даже восхищалась им. Он не мог позволить себе разрушить эту веру. Не мог стать очередным разочарованием, их и так у нее хватало.

Он заставил себя прервать поцелуй, внутренне проклиная себя. Осторожно оторвался от нее.

Глаза девушки удивленно открылись.

– О, Айдан, боже, что было… мы… вы… ты…

Он улыбнулся в ответ, ласково погладил по щеке, стараясь не обращать внимания на собственную опустошенность.

– Знаю, девочка, и все понимаю.

– Откуда тебе знать? – Брови ее слегка насупились. – Это мне досталось все удовольствие.

Улыбка его стала еще шире. Смешно, но она сумела заставить его улыбаться, когда внутри пытало адское пламя.

– В этом ты ошибаешься.

– Ты хочешь сказать, что ты… мы…

Он отодвинул завиток волос, прилипший к ее виску.

– Для женщины, которая говорит постоянно, ты сейчас крайне немногословна. Для меня это больше, чем просто удовольствие.

Осторожными и очень нежными движениями он вернул на место рубашку.

– Думаю, что ты врешь. – Ее глаза сузились.

– А я думаю, – возразил он, – ты не поняла главного. Ты много значишь для меня. Твое удовольствие тоже. Доставлять тебе удовольствие – награда для меня.

– Предположим, а в чем тогда награда для меня? – Она подвинулась к нему.

Он ласково рассмеялся и остановил ее. До сего вечера он и не подозревал, что можно оставаться несгибаемым, как мореный дуб, и при этом смеяться.

– Не будь такой жадной.

– Я же сказала, что хочу, чтобы ты отобрал мою честь, – уточнила она. – Пока что я не чувствую себя обесчещенной.

Кровь застыла в жилах от ее слов. И так же внезапно на него рухнул весь мир. Он снова перестал принадлежать только самому себе, снова потерял свободу. Ему снова приходилось собирать волю в кулак. Ему надо было только напомнить себе, и он вспомнил все и сразу, вспомнил, почему у него нет права быть вместе с Пиппой и вместе с ней радоваться ее радостям.

Айдан отодвинулся от девушки и встал.

– Ты ошибаешься, – сказал он, устало запустив руку в копну своих волос. – Мы оба потеряли честь.

Она всю ночь не сомкнула глаз, изо всех сил стараясь умереть от разбитого сердца. Не получилось. По всей видимости, так умирали только герои в любовных балладах.

Когда она вспоминала, как он обнимал ее и шептал ей на ухо нежные слова, когда она вспоминала его поцелуи и сокровенные ласки, она начинала рыдать, но не умирала.

Она достала свою брошь и ощутила пальцами теплое золото, как делала когда-то, когда надеялась отыскать семью. Какая же она была глупая, если надеялась, что сумеет это сделать. Даже собственная мать отказалась от нее. Почему же Айдан должен был поступить иначе? И с чего бы ей уверовать, будто предводитель ирландцев может влюбиться в уличную девчонку?

Ближе к утру она пришла к выводу, что ей придется выжить. Как всегда. Вопрос состоял только в том, что ей теперь делать.

Пиппа встала с кровати и перешагнула через одежду, сваленную в кучу на полу. После того, что Айдан… Собственно, что сделал Айдан? Подарил ей любовь? Нет. Любви не было. Он держал себя в руках, он оказался хладнокровным. Он отказал ей в главном – в своем сердце. А она нуждалась в этом больше всего.

Лишь на короткое мгновение приоткрыл он ей свое сердце. Но прежде чем она успела занять там свое место, он закрыл задвижку и прогнал ее прочь.

– Будь прокляты твои темные глаза, Айдан О'Донахью, – прошептала она, влезая в нижнюю и прочие юбки. Она с усилием натянула корсаж, решительно зашнуровала его спереди, затем подошла к тазику и ополоснула лицо холодной водой.

На конюшенном дворе она отыскала Яго. Лицезрение темнокожего метиса, тренирующего лошадь, стало бальзамом для ее душевных ран. Он давно превратился в самое редкое из сокровищ, настоящего друга.

Яго резко потянул повод, на котором выгуливал лошадь, чтобы остановить ее.

– Что с тобою? – спросил он. – Ты ужасно выглядишь.

– Спасибо, – усмехнулась Пиппа. – Вы так добры, что напомнили мне об этом.

Он направил лошадь под дамским седлом к каменной стене и привязал ее.

– Прошлую ночь ты провела с Айданом.

– Да, – призналась она. – Но он… он ушел. Кобыла забеспокоилась и бочком двинулась к нему.

Он успокаивающе погладил ее по шее.

– Так я и знал. Я ведь боялся… – Его неожиданно заинтересовал прикус кобылы.

– Чего? – Она уперлась локтями в грубую стену и сердито взглянула на него. – Что вы знали и чего боялись?

Яго тянул время, рассматривая прикус. Затем неторопливо перевел безмятежный взгляд на девушку:

– Что совесть Айдана и его чувство долга возьмут верх. Что он устоит против призыва собственного сердца.

– Не поняла.

– Не мне объяснять подобные вещи. Очень скоро мы все покинем эти места и вернемся в Ирландию. И все, что происходит сейчас, не будет иметь никакого значения.

Где-то в глубине души Пиппа всегда знала, что Айдан О'Донахью никогда не останется здесь, в Лондоне, среди заваленных соломой и мусором улиц и облаков дыма, смешанных с запахом текущих нечистот. Он не стал частью этого мира. Она видела его только среди родной ему природы Ирландии, дикой, как сам О'Донахью Map.

Лошадь нагнула голову и ударила по земле копытом.

– За годы своих странствий я выучила одно важное правило, – сказала она Яго удивительно спокойным голосом.

– Что же это за правило, крошка?

– Уходить надо первой. Поэтому я не из тех, кого покидают.

Яго нежно взял Пиппу за руку:

– Не самый плохой план.

– Я ждала, что вы начнете меня отговаривать. – Она одарила его робкой улыбкой.

– Это только отодвинуло бы на время неизбежное.

– Я тоже так думаю. – Ее дыхание участилось, и она похлопала его по руке. – Но теперь встает вопрос, куда мне податься.

– Малышка, я уж думал, ты никогда не спросишь об этом. – Улыбка его засияла, словно серебро в лунном свете.