Головой приподняла скатерть и сразу же увидела скрючившегосяпод столом Уманского. Хотела закричать, но он сделал быстрое движение и закрылей рот ладонью. Потом схватил за шею и втянул в свою «пещеру».

Они не успели сказать друг другу ни слова, как в кухнепоявилась Капитолина в пижаме цвета фуксии. На голове у нее красовалисьнаушники, а к поясу был прилажен плеер. В руке она несла книгу. Вероятно,включенный здесь свет ее немало удивил. Она шевельнула бровью, но наушники несняла. Постояла некоторое время на месте, потом направила свои стопы кхолодильнику. Достала оттуда масло, сыр, баночку паштета и вареное яйцо — все,на что не польстился Вольдемар.

Лариса подумала было, что гувернантка все-таки сломалась ирешила тайком от Фаины подкормить детей. Не тут-то было! Чудовище достало вилкуи принялось за еду. Оно жевало и притопывало ногой, вероятно, в такт тоймузыке, которая звучала в наушниках. В другой руке у чудовища была книга, откоторой совершенно точно невозможно было оторваться. Лариса почти что легла напоя, чтобы прочесть название. Это был «Артемис Фаул», которого Капитолинанакануне отняла у мальчишки. Ах, лицемерка!

Уманский тихонько кашлянул, и Лариса сжалась от страха.Однако ничего не произошло — Капитолина никак не отреагировала. Тогда оннаклонился к самому уху своей соседки и прошептал:

— Проголодались?

— С чего вы взяли?

— Вы ведь тоже хотели залезть в холодильник.

— Не для себя. Я думала отнести что-нибудь детям.

Уманский, в общем, задался той же целью, но говорить об этомне стал. Еще чего! Получится, будто бы он хочет стать героем в ее глазах. А ещеона может подумать, что он соврал насчет детей и пришел сюда просто потому, чтоу него заурчало в животе.

Капитолина продолжала поглощать пищу, причем делала этонеторопливо и с удовольствием.

— Сволочь, — прошептала Лариса. — Надо жеиметь такие нервы!

— Зато она очень сексуальная, — возразилУманский. — Видите, какие у нее стройные ножки?

— Ножки?! — возмутилась Лариса. — Ну, знаете!У человека, который морит своих подопечных голодом, не может быть ножек.

— Она, конечно, строга не в меру. Но глубоко внутри унее сидят эдакие чертики… Вы замечали, как она иногда выпячивает губки?

— Вы извращенец.

— Смотрите, смотрите, у нее педикюр. Кажется, я теряюголову.

— Мужчина, теряющий голову от педикюра, достоинсожаления.

— Просто вы не такая, поэтому придираетесь к девушке.

— К девушке?! Да ей лет сорок.

Похотливые глаза Уманского так и шарили по Капитолининымнижним конечностям. До тех пор, пока та не заметила на столе мисочку, затянутуюпищевой пленкой. Заинтересовалась и подошла, чтобы рассмотреть ее. При этомвстала таким образом, что прямо перед носом у затаившейся парочки оказались еекрепкие гладкие икры. Совершенно неожиданно Уманский протянул руку иуказательным пальцем дотронулся до глубокой ямочки у Капитолины под коленкой.Ларисе захотелось его отдубасить. Сейчас это чудовище схватит конец скатерти,задерет его вверх, сунет голову под стол и…

Однако та только пошевелила большим пальцем на правой ноге.

— Капа думает, что я — ее эротическая фантазия.

— Капа?! — одними губами прошептала Лариса и чутьгромче добавила:

— Неужели на вас не произвела впечатления еечерствость, даже жестокость?

— Я как-то об этом не задумывался. Кстати, а зачем вампонадобились фотографии Анечки Ружиной?

Ответить она не успела, потому что гувернантка, потерявинтерес к миске, вышла из кухни и погасила за собой свет.

Лариса и Уманский остались в абсолютной темноте. Она невидела даже его глаз, только смутно ощущала тепло тела и различала дыхание.

— Так зачем вы искали фотографии? — напомнил он,когда шаги Капитолины окончательно стихли.

— Откуда вы знаете?

— Ваш жених спрашивал меня про альбомы. А вы стоялирядом.

— Ну и что? Ни я, ни он ни слова не сказали о том,зачем нам нужны альбомы.

— Я догадался.

— Какой вы умный.

— Можно я возьму вас за руку? — спросилУманский. — А то я чувствую себя как-то странно, разговаривая с темнотой.

— Мне тоже как-то не по себе, — призналась Ларисаи в ту же секунду ощутила, что ее ладонь оказалась в чужой горячей руке. Ейвспомнилась фраза из какого-то романа: «Волнение теснило ей грудь».

— Вы полагаете, — Уманский чуть сжал еепальцы, — что фотография бывшей воспитанницы Миколиных поможет вам понять,кто убил Макара?

— Не знаю, что и думать, — пролепетала Лариса, накоторую рукопожатие произвело гораздо большее впечатление, чем ей хотелось быпризнать. — Я вообще ничего не думаю. Я просто так… На всякий случай… Явообще не уверена, что его убили…

— Конечно, убили. И убийца сегодня с удовольствиемдвигал тарелочку, отвечая на наши вопросы.

— Убийца?! — ахнула Лариса, и пальцы ее дрогнули.Уманский сжал их еще крепче.

— А кто же еще? Нам всем сообщили содержание записки ипредупредили, кто на очереди в преисподнюю.

— Вы думаете, что все это — правда? Что кто-то двигалблюдце… — У нее сорвался голос.

— А вы? Поверили, будто и в самом деле являлся какой-тотам ТРСТР?

— Зачем же убийца начал с этого глупого набора букв?

— Полагаю, для отвода глаз. Или у него вначале просточто-то не сработало. Для того чтобы аккуратно двигать блюдце и не попасться,надо ведь еще приноровиться.

— Так, значит, вы тоже считаете, что хозяина домаотправили на тот свет умышленно?

— Дураку ясно. Но мне придется вас разочаровать. Вальбомах нет ни одной фотографии Анечки Ружиной — я проверил.

В самом деле. Ему было так просто проверить! Пользуясь своимслужебным положением, он мог проникнуть в любое помещение, не вызывая никакихподозрений. Он перемещался по дому и участку так свободно, словно хозяйскийпес, и никто, конечно, не обращал на него внимания.

— Честно сказать, вы заставили меня проявитьлюбопытство. Я пролистал каждый альбом, имеющийся в доме. Ни одной девочки,подходящей на роль Анечки Ружиной, там нет. Зато есть пустые места, такие,знаете, светлые пятна.

— То есть фотографии были, но потом… Кто-то их вытащил.Вы на это намекаете?

— Я не намекаю, а делаю логические умозаключения.

— А что такого в этих снимках? — вслух задумаласьЛариса. — Если прежде они лежали в семейном альбоме, в них просто не можетбыть ничего особенного.