1942 года я забежал погреться на кухню. Там девушки чистили картошку. Присел к печурке, погрел озябшие руки, огляделся. Попытался заговорить с девчатами, но мне никто из них не ответил. Ну что ж, понятно, кому охота откровенничать с переводчиком, работающим у немцев. И все же с двумя девушками я в конце концов разговорился. Это были Лида Павлова и ее подруга Катя Венкова. Спросили мое имя, назвали себя. Так мы и познакомились.

Потом попал к ним в гости. Пили чай, говорили о всяких пустяках. Прежняя настороженность к «Юре-переводчику», как называли меня русские аэродромные рабочие, все еще оставалась. Позднее осторожно стали расспрашивать меня о Советской Латвии, о том, как мне там жилось, чем занимался. Незаметно перешли на «ты», стали называть друг друга по имени. И все же я чувствовал, что Лида относится ко мне с опаской, хотя, разумеется, у меня и мысли не было, что она партизанская разведчица, подпольщица.

Мои встречи с девушками продолжались, чаще всего на квартире у Кати Венковой, которая понравилась мне с первой встречи. А Лида как бы невзначай вдруг спросит, что происходит на аэродроме, какие новости. Слушает меня с равнодушным выражением лица. Но я уже заметил, что спрашивает не зря. Стал сам, не ожидая вопросов, рассказывать о делах у немцев.

Так зимой 1942 года началась наша совместная работа для псковского подполья. Ни разу Лида не назвала мне ни имени своего руководителя, ни тех, кому передает полученные от меня сведения.

Хорошим источником нужной для нас информации были немцы-строители, работавшие на тех участках аэродрома, куда посторонним вход был строго воспрещен. Мне приходилось дежурить здесь на телефонном коммутаторе. Помещался он в маленькой комнатке, приблизительно три на два метра, стены дощатые, без звукоизоляции. В комнате была полка, куда складывали письма, приходившие из Германии, и ящик для отправляемой корреспонденции. Поэтому строители заходили сюда часто. Тут же обменивались новостями, говорили о своих делах, мало обращая на меня внимания.

Работа на коммутаторе давала возможность прослушивать телефонные разговоры. Конечно, тут требовалась исключительная осторожность – ведь на коммутаторе сидели еще два немца. Я их часто подменял на дежурстве. Одного, припоминаю, звали Зигфридом имя второго позабыл.

Однажды Зигфрид застал меня в момент, когда я слушал разговор по телефону.

– Не смей этого больше делать, – сказал он мне, – за это тебя могут арестовать.

Видимо, этот немец не был фашистом, а то мне действительно могло быть плохо. Но и после, несмотря на осечку, я продолжал собирать информацию о движении самолетов, их количестве на аэродроме, о проводимых здесь работах…

Павлова передала мне задание: нарисовать подробный план аэродрома. Задание я выполнил, с Лидой мы встретились у нее дома. Она долго и внимательно рассматривала план, расспрашивала. Вроде бы все хорошо, но «не указано расстояние между объектами и шоссейными дорогами, проходящими невдалеке от аэродрома». И Лида вернула мне план на уточнение, сказала, что сделать это надо быстро.

Мне для этого пришлось проникнуть в глубину территории, определить с наибольшей точностью расстояние между объектами аэродрома и стыком Крестовского шоссе и шоссе Ленинград – Остров. Но я все сделал и сразу же передал Павловой.

…Наши летчики бомбили аэродром много раз, и очень удачно, – в темные августовские вечера нам была хорошо видна их работа. Какая это была для нас радость!

Наступил 1943 год, фашистов громили на всех фронтах. Немцы усилили охрану аэродрома. Собирать информацию становилось все труднее. Мои встречи с Лидой тоже усложнились. А осенью 1943 года вдруг приказ: перевести часть строителей на аэродром в местечко Литаву, это километров сорок – пятьдесят от города Пыталова, у границы Латвии и Российской Федерации. Так я окончательно потерял связь с Павловой. Советоваться, как быть дальше, теперь уже было не с кем.

В это время мы решили с Катей Венковой стать мужем и женой.

…В марте 1944 года я и Катя по подозрению в антинемецкой деятельности были арестованы и отправлены на допрос в Пыталово. Допросили и вскоре отпустили – видимо, у них, кроме подозрений, ничего против нас, не оказалось. Из Литавы нам удалось бежать в Ригу, к моим родителям. У них находились и родители Кати, которым я помог остаться здесь, избежав угона в Германию.

Много я называл дорогих мне дат, назову и еще одну – 13 октября 1944 года. В этот день в Ригу вошли наши войска…»

В конце письма Юрий Федорович сообщил некоторые данные о своей послевоенной жизни. Служил в армии, потом трудился на Рижском вагоностроительном заводе и одновременно учился в техникуме легкой промышленности. Окончив его, перешел в рижское обувное объединение «Пирмайс майс», где трудится и поныне. В 1961 году окончил Всесоюзный заочный институт текстильной и легкой промышленности. Вот уже более двадцати лет член партии.

Его жена, Екатерина Алексеевна, сразу после войны поступила в управление Латвийской железной дороги. Сейчас на пенсии. Кулачковские вырастили сына Теперь у них уже две внучки.

«Рыбу продают в Печках»

Итак, спичечный коробок из лесной сторожки деда Никандра перекочевал в тайник. И уже на другой день к нему пришла наша связная. Это была уже знакомая читателю Лидия Павлова, которой предстояло пронести донесение через самую опасную зону. Впрочем, опасность наших девушек подстерегала везде, каждую минуту.

– Мне надо было найти тайник и как можно быстрее отправиться в обратный путь, – рассказывает Лидия Григорьевна. – Ориентир такой: дерево на берегу озера, ствол низко наклонен к воде. В корневище воткнута сосновая ветка. Тайники бывали у нас разные и банка, зарытая в землю, и бутылка, и дупло. Брали оттуда записку, если нужно было, закладывали другую – и снова в дорогу. Но на этот раз тайник был непростой.

На берегу деревьев много, немало и таких, которые сильно накренились. Сосновой ветки не видно, ее мог и ветер унести. Место открытое, так что надо действовать быстро. Нашла. Запустила руку под корневище и вынула оттуда коробок, обернутый рогожкой. Обрадовалась. Не знала я, кто его сюда положил, не было мне известно, о чем донесение, но что очень ждут его – знала.

Было это в Печорском районе. А до Ани Комаровой, которой я должна была передать коробок (это уже в Сошихинском районе), километров шестьдесят – семьдесят. Предстояло обойти несколько вражеских гарнизонов, переплыть речку да так, в мокрой одежде, идти дальше.

Короче говоря, до Ани я добиралась два дня и две ночи. А если прибавить путь к тайнику, то получится около четырех суток без отдыха. Да на беду еще сапоги развалились, ноги