шаг за шагом, разрушают город на реке Великой не только потому, что это крупный населенный пункт ненавистной им Страны Советов. Они уничтожают его древние крепостные сооружения, у стен которых не раз позором кончались кровавые походы немецко-прусских полчищ.

Случись тому немцу у шлагбаума сейчас встретить Лазарева, он увидел бы совсем другого человека. Исчезло на лице выражение угодливости, в глазах вспыхнула ненависть, желваки напряглись на скулах. И хотя он сумел быстро взять себя в руки, все увиденное сейчас осталось в его сердце.

На площади гремело радио. После бравурного марша передавались «последние фронтовые известия». Кончался август 1943 года. Позади были прорыв блокады Ленинграда, сокрушительное поражение гитлеровцев на Волге, разгром врага на Курской дуге, а геббельсовские врали все еще пытались убедить население «в неминуемой победе гитлеровского рейха и его доблестных войск».

Редко кто из прохожих останавливался, чтобы послушать эту радиобрехню. Но Лазарев, изображая глубокий интерес, не уходил, пока не кончилась передача последних известий.

Немало «ценной информации» почерпнул он и из «Псковского вестника», пестревшего крикливыми заголовками. Рядом на чудом уцелевшем заборе, были расклеены успевшие выгореть номера «Островских известии», «Гдовского вестника», листка «За Родину». И всюду, как под копирку, реляции об успехах германской армии, о «близком крахе большевизма» и прочая стряпня.

Лазарев свернул на рынок, где пустовала добрая половина прилавков. Теперь горожане редко покупали здесь продукты (цены были баснословные!), а чаще выменивали их на вещи. Дороже всего были соль, керосин и сахарин. На них можно было выменять зерно, сало картошку, овощи, которые привозили сюда жители окрестных сел, крестьяне с эстонских а латышских хуторов. Торговли на базаре почти никакой не было здесь только договаривались, а передавали товар из рук в руки в соседних подворотнях, на задворках; боялись облав.

Молодуха в цветастом платке торговала топленым молоком. Лазарев подошел, приценился. Из крынки, облюбованной покупателем, она налила ему поллитровую банку. Он выпил ее залпом и расплатился немецкими марками.

– А от бешеной коровки молочка не желаешь? – вполголоса спросила его разбитная бабка и боязливо оглянулась по сторонам.

– Годится, можно и от бешеной, – в тон ей ответил Александр.

И бутылка с самогоном перекочевала в карман его пиджака.

Насвистывая какой-то веселенький мотивчик, Лазарев еще с полчаса бродил по рынку. Заглянул в лавчонку где на запыленных полках были выставлены заржавевшие замки и металлические чайники, на полу возле прилавка возвышался двухведерный самовар с помятыми боками. Пустовал и соседний буфет, хотя его двери были гостеприимно распахнуты. В этом частном заведении продавались бутерброды, жареная рыба, яйца и, разумеется, вино. «Цены-то какие кусачие!» – отметил про себя гость, и буфетчик, все поняв по выражению его лица сразу потерял к нему интерес.

День катился к вечеру, приближался комендантский час. Пора было на вокзал. На перроне он услышал рыдания. Рядом на путях стоял эшелон с зарешеченными окнами, окруженный автоматчиками. Они сдерживали толпу провожавших, из которой вырывались крики, плач в окнах были видны молодые лица.

– Куда это их? – Лазарев повернулся к стоявшей рядом девушке.

– В Германию… Уже третий эшелон угоняют.

У Лазарева даже кулаки сжались. «Эх, – подумалось ему, – сейчас бы по фрицам из пулеметов, а ребят бы к нам, в отряд!»

Невдалеке от теплушек стоял пассажирский поезд обшарпанный, грязный. Александр с трудом втиснулся в битком набитый вагон, пристроился на краешке скамейки. И даже разбитые окна не спасали от духоты и запаха разгоряченных тел. Неожиданно для него оказалась рядом девушка, с которой он только что разговаривал на перроне. Поезд тронулся, мимо окон поплыли искореженные станционные постройки.

Со стороны могло показаться, что Лазарев в ожидании поезда просто-напросто убил несколько часов бродя по Пскову. На самом же деле каждый его шаг в городе строго укладывался в рамки разработанного для него поведения. Мне же надо было увериться, что никакой «самодеятельности» мой подопечный не допустил. Целиком доверяя Лазареву, я все же решил еще раз проверить его и вскоре из Пскова получил долгожданное донесение: «Все вне всяких подозрений». А спустя еще три дня: «Вышел на станции Н.».

Олег Ягодкин не виноват

А теперь вернемся в весну сорок третьего года. Один за другим следовали мощные удары Красной Армии и v нас настроение было боевое, приподнятое. Бригада вела активные действия. Доставалось от нее гитлеровцам. А я, чем бы ни занимался, мыслями возвращался вновь и вновь к этому осиному гнезду – абверовской школе в Печках. Не мог спокойно думать о том, что у нас под боком готовят лазутчиков, которые как змеи расползаются в разные стороны. Любой из них, окажись он в нашем тылу, мог столько напоганить!..

Как обезвредить шпионское логово? Неотступно думал об этом. И все чаще приходил на память случай с доктором Знаменским, как мы его «выкрали» у фашистов. А что, если?..

Мне пришла в голову дерзкая идея – проникнуть в шпионское логово и захватить начальника абвершколы. Поначалу отбросил эту мысль, как абсолютно нереальную. Куда легче, казалось бы, двинуть по ней партизанским кулаком – поджечь, взорвать, уничтожить одним налетом. Но Центр, я в этом не сомневался, не дал бы нам добро на такую операцию: риск был огромен, а шанс на успех минимальный.

Здесь надо было действовать не оружием и задачу ставить шире: обезвредить абвершколу. Как говорится, v разведчика око видит далеко, а ум – еще дальше. Смекалкой, хитростью. Вот какое оружие мыслил я пустить в ход: внедрить туда своего человека!

И я начал присматриваться к нашим парням, умелых, решительных, горячих было много. А мне нужен был спокойный, расчетливый, с железной выдержкой. Высмотрел такого.

Олег Ягодкин. Отважный и хладнокровный, энергичный и сдержанный. Толковый и неболтливый. Сначала в бою он мне понравился, а потом пригляделся к нему повнимательней и увидел, что умеет он дело делать, но в то же время как бы в тени остается. Очень важное качество для разведчика.

И начал я с Олегом подготовительный курс. Нет, до дела было еще далеко. Хотел сначала проверить сможет ли он, оказавшись в этом гадючнике, ничем себя выдать, сойти за такого же.

Помучил я его, беднягу. Он то привык в боевой цепи, с автоматом. А тут я с ним целыми днями всякие непонятные разговоры веду, память проверяю, сметку, запутываю безбожно. А он ничего, освоился. Крепко на ногах стоит парень. Десять дней не выходил он из избы, где особый отдел помещался. Только в темноте по вечерам выпускал я его покурить. В конце концов пришел к выводу: годится! Назначил на завтра главный разговор о задании, какое его ждет.