– Пойдем, голубка моя. Что ты, римлян не видела? – позвала ее Фарра.

Бина согласно кивнула головой, и женщины побрели домой, в маленькую, расположенную в каменной стене комнатку, перестроенную из прежних казарм охраны.

Солнце повернуло к закату. Фиолетовые тени пролегли по уступам. Северный ветер, проскользнув между горами, приятно охладил тело. Стало легче дышать. Флавий Сильва встал с кресла, вышел из-под навеса. Потянулся всем своим сильным, жилистым телом, сказал твердо:

– Мы возьмем эту крепость штурмом, но прежде позаботимся, чтобы ни один иудей не смог выскочить из ловушки и спастись бегством.

Соблюдая все правила осадной науки, римляне возвели вокруг скалы стену толщиной в два метра и поставили двенадцать сторожевых башен. У подножия скалы было выстроено восемь полевых лагерей. Два главных и шесть поменьше. Теперь даже мышь не могла проскочить не замеченной легионерами.

Что испытывали защитники цитадели, глядя на окружающую их стену? Да, они давно жили здесь, на вершине. Но ведь иногда они все же спускались и даже, как утверждал Иосиф Флавий, совершали набеги на близлежащие деревни. То есть жизнь наверху была в какой-то мере добровольной, до какой-то степени свободной. Теперь же они были изолированы полностью, словно заключены в тюрьму на небольшой площади вершины. Это было тяжко даже для человека древней цивилизации, привыкшего жить в маленьком пространстве своего мира.

Итак, римляне прочно затянули узел осады. Но в крепости было достаточно воды и продовольствия. Хватило бы на годы. Так что рассчитывать на сдачу от голода не приходилось. Надо было найти место для насыпи. И единственное пригодное для этой цели место было найдено.

С западной стороны Мецады находилась скала, называемая Левка. Она была на 300 локтей ниже Мецады, но выступала далеко вперед в направлении крепости, и Флавий Сильва решил, что именно здесь возможно насыпать нужный осадный вал.

Пригнав к подножию Левки тысячи пленных иудеев, римляне заставили их сооружать насыпь. Рабы перетаскали горы земли. Проходили месяцы. Насыпь росла медленно, но неуклонно. Жители цитадели, понимая, что в случае ее падения их ждет плен, рабство, смерть, изо всех сил старались помешать строительству. В обороне принимали участие все – от стариков до детей. Ничьи руки не были лишними.

В работающих сплошным дождем метали стрелы и копья. На их головы сбрасывали камни и лили кипяток. Кидали горящие головни. Испробовали все доступные средства обороны, но осадный вал был возведен.

Настал день, когда римляне покатили наверх по насыпи осадную башню. Этакое жутко скрипящее, обитое железом четырехугольное страшилище в двести локтей высотой. В верхней части башни имелись откидные мостики, которые почти вплотную приблизились к стене.

Стоя на них, лучники непрерывной прицельной стрельбой согнали со стены ее защитников. Стрела на небольшом расстоянии способна пробить любые доспехи. Лучники сковали действия и маневры защитников, что позволило начать работу мощному тарану, установленному в нижней части башни.

Огромное ударное бревно, подвешенное на канатах, десятками рук оттягивалось назад и общими силами бросалось вперед. Обитый железом конец бревна бил в стену. Бил беспрерывно. Близился конец долгим месяцам изнурительной осады. Готовые к штурму отряды стояли, ожидая приказа.

Наконец под радостные крики римлян стена рухнула. Башню откатили. Римляне устремились вверх по насыпанному валу в образовавшуюся брешь и вдруг остановились перед проломом. Не продвигаясь вперед, неловко затоптались на месте под яростным обстрелом иудеев. Потом отступили, унося с собой раненых и убитых.

– В чем дело? – в бешенстве кричал Сильва. – Ко мне центуриона отступившей центурии!

Дочерна загорелый, запыленный центурион предстал перед Сильвой.

– В пролом пройти невозможно. Там новая стена, – сказал центурион.

Возбуждение постепенно спадало. Лицо прокуратора, горевшее от злости, стало бледнеть.

– Новая стена, – повторил он, досадуя на неожиданную преграду. – Откуда?

– Успели выстроить.

Сильва взял себя в руки. Его лицо вновь приобрело неподвижность маски. Небольшая задержка уже ничего не изменит.

– Придвинуть таран. Продолжить работу.

Таран придвинули к новой стене. Но он не мог пробить эту стену, возведенную из двух параллельных рядов дерева и заполненную землей. Железный нос тарана увязал в дереве. Земля от ударов спрессовывалась. Стена становилась лишь крепче. Казалось, она была неуязвима.

Иудеи, взобравшись на стены и башни, хохотали над римлянами, вынужденными наконец отвести от стены свою осадную башню.

– Невозможно пробить, – сказал Флавий Сильва, – зато возможно сжечь.

И в стену полетели зажженные факелы. Сухое дерево загорелось сразу. Пламя охватило стену сверху донизу. Штурм перенесли на утро, надеясь, что к рассвету стена прогорит и остынет. Время от времени огонь словно затихал, успокаивался, уменьшался. Сквозь пролом виделись горящие уголья цвета охры, какие-то передвижения и перемещения. Что-то с глухим звуком падало вниз, и пламя, добравшись до нетронутых прежде бревен, вспыхивало с новой силой.

Валерий и не думал спать в эту ночь. Душевный подъем, охвативший всех в предчувствии близкой победы, овладел и им. Наконец-то после стольких месяцев, проведенных в этой серо-черной пустыне, они добьются своего. Но кроме этого общего для всех чувства не менее сильной была надежда найти Бину. Десятому Сокрушительному легиону предстояло остаться стоять на развалинах Иерусалима, но он получит отставку и увезет Бину в Рим.

Не спал и Ионатан. Слушал ставшее ему уже привычным гудение римского лагеря. Видел костры возле палаток. Солдат, мирно готовящих себе ужин. Тихие разговоры. Завтра на рассвете они встанут и пойдут убивать. Зачем? Что надо им здесь, за много миль от своего дома? Кто дал им право навязывать свою волю? Почему бы всем не жить у себя? Почему, лаская своих женщин, любя своих детей, они безжалостно убивают наших?

Со стороны крепости донесся гул голосов. Ионатан сел, мучительно вслушался, пытаясь разобрать слова. Не получалось. Гул не распадался на отдельные слова, наоборот, он, скорее, перерастал в вой, в крик, в вопль.

Непроглядная чернильно-черная тьма пустыни, зарево пожара на вершине скалы, странные крики тяжестью ложились на сердце. Что же там происходит? Шум понемногу смолк. Ионатан лег и закрыл глаза.

Господи, пусть она будет жива. Пусть этот римлянин заберет ее, увезет с собой, но пусть она будет жива.

Бина стояла в толпе на площади перед северным дворцом среди обессиленных, грязных, покрытых копотью людей. Все они собрались здесь, чтобы услышать слова Элеазара бен Яира. Он умный, он хитрый, он изворотливый. Он придумает что-то новое и спасет их. Элеазар усталым взором оглядел толпу, сказал твердо:

– К утру стена прогорит, и римляне прорвутся. Мы последняя крепость Иудеи. Мы не имеем права проиграть в борьбе за свободу, за веру отцов наших, за землю нашу. Мы должны уйти непобежденными. Счастливы те, кто пал в бою. Они не изменили свободе. Но плен – это унижение. Мы не можем доставить удовольствие римлянам распинать нас на крестах, бесчестить наших жен, позволить скормить детей наших хищникам на арене. Достойнее уйти самим. Непобежденными и непокоренными. И это будет нашей победой. Пусть наши жены умрут не опозоренными, а дети – не изведавшими рабства.