— Чего ты один? — не унимался мент.

Тощий потянул его за руку, сообразив, что поиметь с меня нечего. Я выдохнул. Наблюдающая за нами бабушка приложила руку к сердцу и устало закрыла глаза.

Квест «покори Москву» близился к завершению. Нам осталось погрузиться в поезд, не засветиться, что мы с деньгами, и пережить две ночи.

Только два человека знали, кто мы и зачем ездили: Вероника и Валя, но о наших успехах лучше не распространяться. Потому я притормозил у вагона, обернулся к бабушке и сказал:

— Про деньги молчи. Спросят — скажи, что набрали лекарств, всякой мелочи и все потратили.

Она кивнула, помахала Валентине, которая обрадовалась нам, как родным. А Вероника, наоборот, скисла, ведь на наше место они могли кого-то взять за деньги. Впрочем, тетя Ира наверняка им что-то обежала за перевозку нас.

В поезде я сразу же полез на третью полку и вырубился, положив под голову рюкзак. Звуки — крики, грохот, мерный перестук колес — проходили фоном и особо не мешали. Вроде ночью кто-то даже подрался, но мне было все равно.

Домой! Наконец-то домой. Да не на щите, а со щитом и надеждой. Жаль только, что дед не ответил, но ничего. Восполню этот пробел дома.

Глава 17

Так можно было⁈

Во вторник рано утром нас на вокзале встретили Толик и тетя Ира. В отличие от меня, бабушка им не звонила и не передавала никаких вестей, и они приехали на свой страх и риск, даже не зная, успели ли мы на поезд. Ирина завизжала, увидев нас, бросилась навстречу, расшвыривая прохожих, обняла бабушку и замерла так на пару секунд, Толик остался курить в стороне. Тетушка отстранилась и дрожащим голосом сказала:

— Господи, мама, на тебе лица нет! Худая, грязная… Ну хоть не зря? — Судя по голосу, она собралась сочувствовать, а не радоваться за нас.

— Шестьдесят, — ответила бабушка.

Толик услышал, поперхнулся дымом, закашлялся и прохрипел, пуча глаза:

— Что? Кхе… Сколько⁈

— Шестьдесят тысяч чистыми, — ответил я, с трудом сдерживая: «А я что говорил».

Тетя Ира отстранилась от бабушки. «Не верю!» — читалось на ее лице.

— Во так, — развел руками я.

Приятно было наблюдать, как светлеет тетушкино лицо. Не сдержавшись, она запрыгала на перроне, потрясая руками.

— Круто! Какая ты молодец, что решилась!

— Я-то что, это все Павлик. — Она кивнула на меня. — Я-то как раз до последнего не верила, что все получится.

Тетушка озадачилась, смерила меня взглядом. Упертая какая! Не может принять, что мелочь пучеглазая в лице меня оказалась права, а она, зрелая и мудрая женщина — нет. Главное, чтобы это не породило неприязнь. Впрочем, бабушка на моей стороне.

Всей толпой мы двинулись на стоянку для сотрудников: тетя Ира тарахтела, вытаскивая из меня подробности, бабушка так устала, что отвечала раздраженно и односложно; мы с Толиком плелись следом.

— Как ты догадался поехать в Москву? — спросил Толик, забирая тележки с разобранными картонными коробками, у меня остался пакет с подарками детям, лекарствами и кофе.

— Предположил, — ответил я.

Еще раз перечислять все доводы не осталось сил. И вообще все жутко раздражало, как когда болеешь, а кто-то донимает и вынуждает проявлять активность. После поезда потряхивало от качки в вагоне, казалось, земля под ногами растягивается и сжимается, и есть шанс оступиться.

В душ! Потом — упасть и дрыхнуть, дрыхнуть, дрыхнуть. Только бы успеть, пока воду не отключили!

Возле «шестерки» Толика, припаркованной на стоянке для сотрудников, бабушка сказала:

— Давайте сперва Павлика отвезем, ему ближе. Потом уже — в Васильевку.

— А он из центра сам не… — начала тетя Ира.

— Он с деньгами, — злобно бросила бабушка. — Вопрос исчерпан.

Мы с ней уселись на заднее сиденье и вырубились одновременно, а открыл глаза я уже возле школы в нашем поселке. Что такое детство? Это когда спать — обязанность, а не единственное желание. Не получается у меня быть правильным подростком: пашу, как трактор. Еще ж я пообещал друзьям сегодня провести тренировку! Если не очухаюсь, вздремнув в обед, позанимаемся вполсилы.

Бабушка задрала кофту, отвязала мешочек с деньгами, отдала мне и легла на сиденье, говоря:

— В девять позвони, расскажи, какие новости у Оли.

Я поймал недовольный тетушкин взгляд — как так, столько денег отдать мелкому пацану? Впрочем, понятно, она воспринимает меня как своего бестолкового сына, который накупил бы жвачек и сникерсов на все, ей сложно признать, что бывает и по-другому.

Машина остановилась возле моего подъезда. Я вышел, хлопнул дверцей, но не закрыл с первого раза, пришлось повторит. Пошатываясь и еле переставляя ноги, я отправился домой. Интересно, мама на работе, или у нее хватило ума пойти на больничный? Ступенька, еще ступенька… Мне как будто сто лет, ноги налиты свинцом, еле ползу.

Я толкнул нашу дверь и ввалился в гостиную, втянул кружащий голову аромат блинов. Из кухни вышла Наташка, из детской выглянул Борис и крикнул:

— Ма-ам, Павлик пришел.

Скинув кеды, я уронил:

— Я в душ, а то будет газовая атака. Все потом.

— Ну хоть не зря? — жалобно спросила сестра.

— Все отлично, — ответил я. — Включи колонку, пожалуйста.

В ванной я пустил воду. До того, как она польется, газовую колонку включать нельзя.

Не дожидаясь горячей воды, повернул кран, подставил голову тугим струям. Вот он, кайф! Век бы так стоять. Намылиться, смыть. И еще раз. Ладно, пойду, не буду моих мучить неведением. Обернувшись полотенцем — не надевать же вещи, провонявшие потом и поездом! — я в детской натянул свежие брюки и поковылял в кухню.

Борис и Наташка уже распотрошили черно-полосатый пакет с подарками и рюкзак, который мне отдала бабушка, добрались до журналов и залипли. На столе лежал плакат с Хищником, снова свернувшийся в рулон. Мама перебирала лекарства.

— Основное будет только под заказ, — сказал я ей.

Наташка, разинув рот, держала «Бурду», перелистывала страницы так аккуратно, будто они могли рассыпаться. Борис, улыбаясь от уха до уха, изучал комиксы про ниндзя-черепах и светился от счастья так, что, если к нему подключить провод, мог бы освещать весь район.

— Круто! — просияла сестра. — Это ведь нам, правда?

— Ну а кому? Один выбери себе. И ты, Боря, возьми что-то одно. Остальное отнесу на базу, и оно будет там.

Я уселся на табуретку, подвинул к себе тарелку с блинами и принялся их поглощать, поливая вишневым вареньем.

— Тебе чаю? Или, может, кофе? — спохватилась Наташка.

— Чай, — сказал я, и в этот момент мама вытащила из пакета молотый кофе, который я взял на продажу, уставилась на него изумленно и