— О нет! — сказала Лисе. — Ты хочешь сказать, что…

— …мою любимую Жюльет увели… — продолжил в ужасе доктор Проктор.

— …чтобы поджарить на костре, как поросенка? — воскликнул Булле.

Девушка кивнула:

— На площади прямо у тюрьмы. Мне очень жаль…

И тут их всех озарила одна и та же мысль: что мерцающий свет за окном вовсе не свет луны, а потрескивание идет не от фейерверка. Это был горящий костер.

— Нет! — закричал доктор Проктор и упал на колени. — Нет!

Длинные ногти впились в плечи Булле, его подняли вверх. Он почувствовал убийственно вонючее дыхание Распы на своем лице.

— Живо на мачту, впередсмотрящий Наполеон!

В следующую секунду он оказался на плечах Распы, прямо перед решетчатым окном.

— Ой! — сказал Булле. — Ой-ой!

— Что ты видишь? — нетерпеливо крикнула Лисе. — Веди репортаж!

— Хорошо! — сказал Булле. — Мы ведем прямой репортаж с торговой площади в Руане. Публика собралась, и обе команды уже вышли на поле. У всех на головах действительно сильно приглаженные волосы — прическа под горшок. Хозяева площадки одеты в костюмы священников, держат кресты и распятия и выкрикивают слова из толстой книги, возможно Библии. Команда гостей состоит только из одного игрока: Жюльет Маргарин. Она крепко привязана к столбу, обложенному связками хвороста, и хворост уже поджигают. Вокруг горит множество факелов. Похоже, что команда хозяев площадки — явный фаворит. Времени осталось в обрез…

— Нет! — закричала Жанна. — Это же меня должны сжигать, это же я — ведьма, а не та бедняжка!

Булле спрыгнул с плеч Распы, одернул мундир, положил руку на эфес сабли и пронзительно возвестил:

— Здесь никого не сожгут, моя дорогая Жанна!

Я, сержант Булле, освобожу всех и спасу Жюльет. Сначала проверим камни стен…

— Зачем? — спросили все остальные хором.

— Элементарно, — ответил Булле, ощупывая стену. — Всегда есть неплотно вставленный камень, под которым прячется ключ или отмычка. Вы что, не смотрели фильмов про тюремную жизнь? Главное — найти такой камень.

— Фи, — сказала Лисе, не отрывая взгляда от руки Булле, ощупывающей стену в поисках неплотно вставленного камня.

— Есть! — закричал Булле. — На строительном растворе что-то нацарапано. Наверняка это здесь.

Остальные подошли ближе. И в слабом свете, шедшем из окна наверху, увидели, что да, действительно, на камне написана дата:

— Должно быть, это написал узник, — сказал Булле и потрогал камни вокруг надписи, но все они сидели очень прочно.

— Вряд ли, — сказал доктор Проктор. — Посмотрите, что получится, если царапать сейчас что-то на поверхности. — Он вынул нож и нацарапал человечка с двумя глазами, ртом и висящими усами. — Видите, получаются заостренные края и рваные линии.

А на этой надписи буквы округленные. Равная глубина букв в растворе. Это написано, когда раствор был еще мягким, значит писал кто-то, кто был здесь, когда тюрьму строили в тысяча сто одиннадцатом году.

— Странно, — сказала Лисе.

Остальные обернулись и посмотрели на нее.

— Есть только один человек, который всегда подрисовывает буквам глаза и нос, и это Булле.

Остальные обернулись и посмотрели на него.

— Ну и что? — сказал Булле. — Я ни разу не был в тысяча сто одиннадцатом году.

— Эврика! — воскликнул доктор Проктор.

Остальные обернулись и посмотрели на него.

— Это ты написал сообщение, — сказал доктор Проктор. — Ты был в тысяча сто одиннадцатом году! Только ты туда еще не отправился!

Удивительно, как две, три, а иногда даже четыре головы могут вдруг сообразить одно и то же.

— Эврика! — закричали они.

Потому что «эврика» означает, что им все стало понятно.

Распа насыпала мыльного порошка в ванну и размешала. Булле взобрался на край и приготовился. Он крутил головой, пока доктор Проктор массировал ему плечи, а Лисе наклонилась к уху и убаюкивающим голосом стала говорить:

— Ты должен думать о торговой площади в Руане тринадцатого января тысяча сто одиннадцатого года. Тогда строили эту тюрьму. Когда прибудешь туда, раздобудь ключ от железной двери, сделай копию у кузнеца, сходи к каменщикам, которые строят тюрьму, и попроси их спрятать ключ за камнем. Потом напиши дату на растворе до того, как он застынет. Все понял?

— Понял, понял! — сказал Булле.

— Торопись, — прошептала Жанна.

Она все время смотрела на окошко: мерцающий свет становился все ярче, а потрескивание — громче.

— Мыло готово, — сказал доктор Проктор. — Счастливого пути! И не забудь вернуться сюда… — Он посмотрел на часы. — Через десять секунд после этого момента. В одиннадцать часов пять минут вечера. В путь!

— Подожди, — сказала Распа, подошла к Булле и дала ему маленький черный кожаный кошелек. — Это облегчит твою задачу уговорить кузнеца и каменщиков помочь тебе.

— Спасибо, — сказал Булле, сунул кошелек в карман генеральской формы и закричал: — Бабах!.. — И прыгнул в воду «бомбочкой».

Брызги долетели до окна с решеткой.

— А что было в том кошельке, Распа? — тихо спросил доктор Проктор, внимательно наблюдая за секундной стрелкой своих часов.

— Рецепт, который я составила на досуге, — сказала Распа. — Как сделать аурум из двуокиси серы, кремния и гоголя-моголя.

— Аурум? — спросила Лисе.

— Золото по-латыни, — сказал доктор Проктор. — Четыре… три… два… и… НОЛЬ!

Все смотрели на мыльную пену в ванне. Никто ничего не говорил. Ничего не происходило. Восторг зрителей на площади за окном нарастал.

— Что-то в тысяча сто одиннадцатом году пошло наперекосяк, — сказала Распа.

Доктор Проктор прошептал едва слышно:

— Слишком поздно отправляться туда, чтобы спасать его.

— Не надо тревожиться! — сказала Лисе. — Он скоро вернется.

Распа хмыкнула:

— Почему ты так думаешь?

— Потому что он мой друг и я его знаю, — сказала Лисе. — Он бывает забывчивым и всегда опаздывает. Но он вернется. Просто он вот такой.

— О нет! — простонала Жанна.

Они обернулись, проследили за ее взглядом и тоже увидели, что в окне поднялось высокое яркое пламя на фоне ночного неба.