интеллигент-барин, красавец и умница, блестящий адвокат и выдающийся депутат Думы. Не за границей, а в России, не тайком, а гласно и публично он говорил:

«И потому у них другая политика, политика определенная: раздражать общество, возмущать общество, ослаблять общество, бороться с обществом, наконец, как венец всего этого, поддерживать атмосферу беззакония и произвола… Есть и другая политика, политика узурпаторов: это политика, которая ставит свои интересы выше всей страны, которая не доверяет стране, которая всех боится, а защищает только себя»…

Ему рукоплескали, его поздравляли, жали крепко руки, его мужеством восхищались. Он искренно верил в то, что говорил, потому что это был его политический идеал — идеал свободы, рожденный в душе человека-романтика. А дальше, ниже, в другой среде, шел духовный маразм, нравственное и художественное омертвение и опустошение душ, что-то напоминающее картины из мертвого, сумасшедшего дома. На виду у всей столицы, стараясь всех перекричать «крикомордным» криком, балаганом, бредом сумасшедшего, «люди грядущего» — «вкупе и влюбе массомясая, быкомордая орава» (так они называли сами себя) вопили словами «простыми, как мычание», открывали миру свои «новые души, гудящие, как фонарные дуги». Они звали «человечий табун» в земной рай, который они построят «для всех, кроме нищих духом», — «в него будет вхож и нераскаянный убийца, и любовями всевозможными разметавшийся прелюбодей»…

Изорвите все, что чтили и чтут,

И она, обетованная, окажется под боком,

Вот тут…

Хулиганствуя, кощунствуя и богохульствуя, «они вливали в души тепло прохладной „шпаны“ всех мастей, сортов и рангов яд. Долой вашу любовь, долой ваше искусство, долой ваш строй, долой вашу религию»…

Нам написали Евангелие,

Коран,

Потерянный и возвращенный рай,

И еще, и еще.

Многое множество книжек —

Каждая радость загробную сулит, умна и хитра.

Здесь, на земле, хотим

Не выше жить и не ниже

Всех этих елей, домов, дорог, лошадей и трав.

Нам надоели небесные сласти,

Хлебище дайте жрать ржаной…

Этих людей не держали в сумасшедших домах, хотя они представляли полноценный и драгоценный объект для психиатров. В них находили что-то своеобразное, не затхлое, новое. С диким восторгом застоявшихся жеребцов (по выражению Розанова) петербургские снобы слушали человека в желтой кофте, который плевался, сморкался и вопил в прокуренном зале на Обводном канале:

Вы думаете — это солнце нежненько

Треплет по щечке кафе?

Это опять расстрелять мятежников

Грядет генерал Галифе!

Выньте, гулящие, руки из брюк —

Берите камень, нож или бомбу,

А если у которых нету рук —

Пришел чтоб и бился лбом бы!

Идите, голодненькие, потненькие, покорненькие,

Закисшие в блохастом, грязненькие!

Идите!..

Чтоб флаги трепались в горячке пальбы,

Как у каждого порядочного праздника —

Выше вздымайте фонарные столбы

Окровавленные туши лабазников…

В. В. Маяковский

* * *

Шел третий год войны. В жерло печи, пасть которой на русском фронте начиналась у Балтийского моря, а кончалась у Индийского океана, в Персии, символический кровавый Молох неустанно бросал человеческие массы. Под знаменами России находилось уже 15 миллионов солдат. Напряжение государства достигло неимоверной степени. Миллионы погибли, миллионы калек, изуродованных, ампутированных — разошлись по стране. Миллионы матерей, вдов и сирот оплакивали родных и близких, миллионы находились в страхе. Чувствовалась надвигающаяся усталость.

В этой войне у России были и победы, и поражения. Они были у всех воюющих. Война не бывает без неудач. Англичане к этому относились спокойно: «Мы можем проиграть все сражения, за исключением последнего»… У нас в России было иначе. Великая Галицийская битва, брусиловское наступление и громкие победы на Кавказе, блеснувшие золотым сиянием славы, — показали искусство вождей и доблесть войск. Но эти победы не внушили интеллигенции чувства национальной гордости, уважения и доверия. Интеллигенция охотнее видела наше поражение в 1915 году, когда мы отступали без снарядов. «Как можно воевать с таким никудышным правительством? Как можно доверять ему судьбу государства?..»

В 15-м году общественность окончательно свернула на роковую дорогу. Государственная дума раз навсегда решила, что царское правительство может быть только плохим. Взаимная неприязнь и страстность усиливали борьбу. Началась систематическая травля правительства. Ругать правительство, презирать правительство стало правилом хорошего демократического тона. Чем больше правительство подвергалось нападкам, тем неспокойнее шла его работа; чем нервознее было состояние травимых министров, тем хуже они могли управлять своими министерствами. Получился порочный круг. Частой сменой министров Государь пытался найти таких, которые бы удовлетворили Думу. Свистопляска только ухудшала положение.

А рядом с этим, пользуясь этим и руководя русскими настроениями, работали, не покладая рук, три инородные силы: немецкая, английская и еврейская. Работали независимо друг от друга, имея в виду каждая получить свою выгоду от разложившейся, уставшей и обессиленной России. Они не распределяли между собой ролей, не сговаривались, не разделяли зон влияний, не осведомляли друг друга о своих планах и намерениях и не создавали коалиций. В данном отрезке борьбы наличие посторонних сил признавалось весьма благоприятным.

Германия задыхалась в тисках блокады. Она умирала с голоду. Женщины рожали детей без ногтей и волос. Картофельная шелуха стала нормальным блюдом. Надо было во что бы то ни стало разорвать страшное кольцо. Надо было освободиться от железных объятий русского медведя. В борьбе на жизнь и смерть надо было уничтожить хоть одного врага. Судьба послала им поддержку, которой они предусмотрительно воспользовались.

В июле 1914 года главарь Социал-демократической партии Ульянов-Ленин, обретавшийся за границей, предложил германскому министерству иностранных дел свое содействие по разложению России для поражения ее в начавшейся войне. Это предложение было отвергнуто. Упрямый предатель на этом не успокоился. При содействии еврея Парвуса он возобновил свое предложение германскому Генеральному штабу. Там он встретил согласие. Сделка была заключена. Ленин получил многомиллионные кредиты и начал работу. Государственный изменник стремился использовать войну и полученные деньги пустил на пропаганду революции. Так на время цели Германии слились с целями русского революционного подполья.

«У пролетариата нет родины, — поучал Ленин своих единомышленников через Швецию и Финляндию. — Для него не должно существовать национальных интересов, ради которых якобы капиталистические правительства посылают на убой миллионы людей. У рабочего класса может быть только один враг — буржуазия и только одна цель — сломать становой хребет государственным режимам… Надо разъяснять товарищам, что религия, благословляющая на бойню, есть величайший обман, при содействии которого буржуазия и чиновники держат народ в покорности и рабстве»…