Притягивание символа Троицы внутрь и вниз в такую земную, человеческую форму компенсирует восприятие Божества, в котором оно слишком далеко «отсюда» в каком-то метафизическом царстве, так что человеческая связь с ним находится в опасности потеряться. Напротив, в мотивах трех мальчиков можно ожидать интериоризации содержания христианской веры, сходной в некоторых отношениях с тем, о чем намекают труды романтиков, и с тем, что стало возможным благодаря юнговскому психологическому пониманию религиозного символа. Но такое развитие, при котором образ христианского Бога становится реальным и понятным в рамках внутренней психики, может представлять собой только первый шаг, на основе которого проблемы темноты, зла и четвертого элемента могут быть впервые поставлены реальным образом. Однако, это как раз такая проблема, что наша сказка не заходит слишком далеко, чтобы ее разрешить, потому что мы не узнаем, куда уходит женщина, и не узнаем ничего о том, кто ее проклял. Эта неполнота лизиса сказки связана с тем, что здесь мы имеем дело с представлением коллективной картины, тогда как любое разрешение, выходящее за рамки этого, было бы возможно только в процессе индивидуализации отдельного человека. Тем не менее, такая сказка может служить ярким символом пути, который может пролить для индивидуумов некоторый свет на их поиски.

К.Г. Юнг однажды разделил основные события психологического лечения на четыре этапа: исповедь, разъяснение, образование и трансформация. Первый этап, исповедь, представляет собой историческое продолжение исповедальных практик в древних тайных культах и в католической церкви. Цель этого — освободить человека от болезненных, подавленных секретов или аффектов, которые изолируют его от других людей. «Это так, — говорит Юнг, — как если бы у человека было неотъемлемое право видеть все темное, несовершенное, глупое и виновное в своих ближних»[246]. «Кажется грехом в глазах природы скрывать наши низки качества — так же, как полностью жить на нашей темной стороне. Представляется, что есть какая-то разновидность сознания в человеке, которая жестоко наказывает всех, кто каким-то образом и в какой-то момент, во что бы то ни стало, ценой своей добродетельной гордости, перестает защищать и утверждать себя, а вместо этого исповедует себя подверженным ошибкам и смертным. До тех пор, пока он может это делать, непроницаемая стена закрывает его от жизненно важного чувства, что он человек среди людей»[247].

Второй этап — разъяснение происхождения определенных нарушений и фиксаций, которые в большинстве своем основаны на желаемых детских фантазиях. Это та область, в которой Зигмунд Фрейд сделал так много полезных открытий. Разъяснение использует интерпретацию сновидений, чтобы получить доступ к скрытому материалу.

Следующая проблема, с которой мы сталкиваемся на третьем этапе, заключается в обучении пациента как социального человека, о чем, прежде всего, говорил Альфред Адлер, и сегодня это играет центральную роль, особенно в групповой терапии и группах саморазвития.

Четвертый этап, трансформация, отвечает еще одной потребности, которая не включена в предыдущие этапы, или включается только имплицитно. Это связано с представлением о том, что социальная адаптация и так называемая нормальность не являются конечной целью для всех людей. Это то, что для неудачников, но тех, кто умеет адекватно справляться с трудностями, смертельная скука. Хотя мы стадные животные и поэтому счастливы только тогда, когда мы можем функционировать как социальные существа, тем не менее, вместе с этим сохраняется стремление к собственной уникальности и к «значительности» в собственной жизни, которое идет глубже, чем просто социальная адаптация.

Внутренний процесс развития, который ведет к реализации этого четвертого этапа, Юнг называл процессом индивидуации. Она включает в себя развитие так называемой зрелой личности, «гармоничного психического целого, способного к сопротивлению и изобилующего энергией»[248], которая способна выбирать свой собственный путь и самонадеянно остается верной своему внутреннему закону[249]. Особенно во времена коллективного невроза наличие таких зрелых людей имеет решающее значение. Также на этом этапе, согласно Юнгу, только сны могут указывать путь, поскольку это развитие следует чисто внутренней склонности или определяется судьбой[250]. Сны, являющиеся индексом процесса индивидуации, имеют, как мы увидим, странный религиозный или мифологический характер, ведь именно религии служили человечеству в открытии внутреннего смысла с незапамятных времен. Однако сегодня существует слишком много людей, для которых существующие религии больше не способны обеспечить какой-либо смысл, и которых также не удовлетворяют чисто экстравертированное мировоззрение современной науки или интеллектуальные словесные игры современных философов. Именно в такие моменты многие люди призываются внутренним голосом и оказываются вынужденными отправиться на внутренний поиск.

Вместо того, чтобы представлять общий набор идей относительно юнгианского понятия индивидуации, я предпочитаю основывать свои дальнейшие объяснения на практическом примере, снах тридцативосьмилетнего доктора, который не подвергался никакому лечению, основанному на глубинной психологии. Это имеет то преимущество, что позволяет нам наблюдать за процессом как незатронутым развитием, происходящим естественным образом, вне контекста психологического лечения. В контексте лечения, конечно, процесс более сконцентрирован, и благодаря большему пониманию сознания можно избежать многих ложных указаний, как мы здесь увидим.

Этот врач приехал откуда-то издалека с севера и был успешным врачом общей практики с нормальным «счастливым» браком и двумя взрослыми детьми. Он во всех отношениях достиг третьего этапа нормальности и удовлетворительного социального функционирования. Он был воспитан протестантом, но почти никогда не ходил в церковь и разделял убеждения разумного, «христианского», гуманистического идеализма, без особой глубины. Он приехал в Цюрих, чтобы получить образование в Институте Юнга; однако в единственный раз, что я видела его в то время, я узнала, что он сбежал от конфликта дома. Он влюбился в замужнюю пациентку и, чтобы избежать проблем, которые можно было ожидать, решил учиться в Цюрихе. Переговоры, однако, показали, что это практически невозможно, особенно по финансовым соображениям, поэтому я посоветовала ему вернуться домой в «свой ад» и остаться там. Он вернулся домой и стал ассистентом в психиатрической клинике, чтобы иметь возможность перейти в психиатрию. Каким-то образом он чувствовал, что должен больше посвящать себя психическим проблемам людей. Он также начал читать труды Юнга. С тех пор, спонтанно, он продолжал посылать мне свои сны, частично с его собственными интерпретациями. Он был очень интуитивным, почти медиумическим характером, и поэтому отлично понимал свои сны. Лишь время от времени я давала ему сигнал, когда ему грозила неожиданная поспешность или инфляция. В результате мы можем увидеть почти незатронутый период того, что мы называем индивидуацией Юнга.