Начальная ситуация уже типична, поскольку индивидуация обычно начинается в период середины жизни и с неразрешимым конфликтом. В этом случае ему казалось аморальным разорвать брак и бросить женщину, которую он когда-то любил, и ему также казалось аморальным подавлять подлинное чувство любви из-за условностей, тем более, что та женщина была уже на грани самоуничтожения из-за его отказа от ее любви. Это типичная ситуация, когда герои стольких мифов и сказок оказываются в начале своих поисков беспомощными, в тяжелом положении, по такой причине, как условная мораль, решимость и т. д. Но серьезные конфликты, как указывает Юнг, редко могут быть «решены»; можно только перерасти их через внутреннее созревание.

Когда доктор вернулся домой, он сначала попытался сохранить условную дистанцию от женщины, в которую был влюблен, хотя он глубоко страдал от того факта, что не мог прийти ей на помощь. Внезапно его потенция в браке начала слабеть. Он прислал мне следующий сон:

Корабль отплыл от берега, где был дом моего детства.

Я внимательно осмотрел корабль и нашел, что он в отличной форме. Я знал, что пересек море на нем несколько раз. Я спросил себя: «Почему я не совершу путешествие?» Я подумал, потому что я недостаточно хорошо разобрался в двигателе.

В ту же ночь его жена видела во сне, что он поскользнулся и упал в воду. Она помогла ему, и он заметил: «Я внезапно почувствовал слабость в ноге и поскользнулся». Его собственное толкование было следующим:

Корабль — это процесс психической энергии, который я еще не достаточно хорошо знаю и который, следовательно, может вызвать осложнения. Слабость в ноге — это ахиллесова пята. Всё это имеет отношение к Альберте [женщине, в которую он был влюблен]. Я часто пребываю в депрессивном состоянии. Я беспокоюсь об Альберте. Она все еще продолжает жить, но испытывает сильные депрессии из-за страданий в мире. Я чувствую что-то похожее — может быть, она — это мои отношения с человечеством? У меня есть неотвратимое чувство, что без Альберты я не смогу двигаться дальше.

Я честолюбив и мог бы спокойно продолжать размышлять о внешних вещах. Я не могу отпустить ее. Я не могу избавиться от ощущения, что оба имеют смысл: мой брак и моя — назовите это, как все, мне все равно — одержимость Альбертой. Возможно, это как-то связано с идеей Юнга об индивидуации? Я знаю, что когда я просто разговариваю с Альбертой по телефону, моя радость жизни возвращается. Но это тоже явно не решение! Во всяком случае, это держит смерть за дверью. Любая помощь, которую я могу оказать другим пациентам, я чувствую, это то, что я в действительности делаю для нее, но я все-таки не могу использовать это как оправдание, не так ли? Моя ответственность перед ней не уменьшается, если я работаю до смерти для других! Конечно, нельзя предавать любовь с состраданием доктора…

Из этих комментариев становится ясно, что Юнг имел в виду под проекцией анимы. Волшебный образ женщины молодого человека передан Альберте, и в мире нет трюка, способного освободить ее от него. Только путь к переживанию своих страданий может принести развитие. Мы также видим, как он тщетно пытался сублимировать свою любовь в медицинское сострадание, и все же глубоко внутри себя знал, что это обман.

Как мы знаем, то, что Юнг подразумевает под анимой, — это внутренний образ женского, который мужчина несет в себе, состоящий из всех женских фигур — матери, дочери, сестры, возлюбленной, жены. Первоначально это происходит от образа матери, первой женщины, которую он встречает. Черты характера этой фигуры соответствуют атрибутам женской стороны мужчины, стилю его бессознательного подхода к жизни. В нашем случае анима является суицидальной и депрессивной, потому что до сих пор он пренебрегал ею, и потому что у него тоже есть своего рода скрытая депрессия. Всякий раз, когда мужчина встречает женщину, которая целиком или в значительной степени соответствует этому внутреннему образу, он становится жертвой безысходности. Тогда появляется чувство изначального знакомства: «О, в прошлом вы были моей сестрой или моей женой!» Каждый любимый, говорит Юнг[251] — это средство или воплощение этого опасного отражения, «Госпожа души», как Карл Шпиттелер назвал ее. Она принадлежит мужчине, и «она — лояльность, которой в интересах жизни он должен иногда поступаться; она является столь необходимой компенсацией за риски, борьбу, жертвы…; она — утешение для всей горечи жизни. И в то же время она великий иллюзионист, соблазнительница, которая увлекает его в жизнь… и не только в ее разумные и полезные аспекты, но и в ее страшные парадоксы… Благодаря интеграции анима становится эросом сознания и функцией, которая опосредствует содержание коллективного бессознательного в сознании. Ибо, если человек пытается перевести фантастические образы, лежащие за его иррациональными настроениями и внезапными „состояниями“ в сознание, он может таким образом получить доступ к психическому содержанию за ними. Поэтому, анима — это также женская инициатива в его творческой деятельности. Только через отношения с настоящей женщиной человек может реализовать свою аниму»[252].

Но вернемся к сновидцу. В течение многих месяцев он продолжал жить, поглощенный исключительно своей работой. Он чувствовал себя угнетенным, одержимым чувством «как перед грозой или землетрясением», ощущением «что-то должно произойти». Может быть, он сказал, «коллективное бессознательное Юнга?» Затем ему приснился сон:

Человек из сна стоит рядом со мной, кто-то добрый, мудрый друг. Он говорит: «Ты уверен, что действительно хочешь помочь ей [Альберте], даже если тебе, возможно, придется пожертвовать жизнью?» «Да», — отвечаю я. Потом мы несемся через пространство со скоростью ветра и останавливаемся где-то посреди Европы. Там вдруг рядом с нами оказывается мужчина. Он, я знаю, злой, и почему-то я также знаю, что он отнял «свет» у Альберты и что я могу исцелить ее, только если верну его. Она сама не могла вернуть его; я должен сделать это за нее, или она останется неизлечимой. Единственное решение — погрузиться вглубь злого человека. «Ты знаешь опасность», — говорит друг мечты. «Если ты не пойдешь так прямо, как только можешь, и если ты обратишь внимание на что-то, кроме своей задачи, ты никогда не сможешь найти свой путь обратно в жизнь» (я понял это буквально во сне, что на следующее утро мой труп был бы найден в кровати.) «Да, мне это понятно», — это был мой ответ. Тогда я каким-то образом погружаюсь в мужчину; это как если бы я лез в глубокую пещеру. Я блуждаю в темноте, все время ища «свет», и, наконец, я нахожу его… Я беру его с собой и спешу обратно. Я просыпаюсь с ощущением выхода из пещеры.

У него не было какой-то большой идеи, что можно сказать об этом сне. Он думал, что это может быть связано с обнаружением его темной стороны, которая была частью его, или с поиском света для Альберты, или с чем-то, связанным с исцелением больного человечества. Затем он некоторое время был жертвой острого страха сойти с ума, а после ему пришло в голову, что если он сможет сопереживать пациенту, «пациент станет осознанным в нем». Очевидно, он нырнул в темноту и был в опасности не меньшей, чем предсказанной сном.