Кит ведет ее к креслу у стены и оставляет там. Дотом поворачивается ко мне с довольным лицом, и я против воли улыбаюсь в ответ. Сработало. Может, если бы вчера в Городе у Старшего были такие пластыри, все бы кончилось спокойнее. И если бы у меня был с собой пластырь, когда Лютор ворвался в зал художественной литературы…

— А можно мне тоже таких? — спрашиваю я.

Она прищуривается.

— Ты же слышала, они опасны. Мы пытаемся вернуть те, что украли из наших запасов. Только мне, Доку и медсестрам разрешается их хранить.

Интересно. Значит, их украли.

— А можно тогда хотя бы один?

Лицо Кит смягчается. Наверное, она думает, будто у меня депрессия из-за того, что я единственная «странная» на корабле — она всегда относилась ко мне ласково, просто удушающе ласково, как некоторые люди относятся к инвалидам.

— Не говори Доку, — шепчет она, украдкой подавая мне пластырь. Я прячу его в карман, к пленке, которую принесла из оружейной.

Перед тем как выйти из Больницы, я натягиваю капюшон, но с шарфом решаю не мучиться — в конце концов, теперь я вооружена пластырем. Направляюсь прямо к Регистратеке.

Надежда слабая, но она есть. Где-то там Орион оставил для меня подсказки — настоящие подсказки. Даже если с последней кто-то что-то намутил, все равно Орион довольно серьезно позаботился о том, чтобы я не потеряла след. До сих пор все подсказки оказывались либо на картинах Харли, либо в Регистратеке. Может, и следующая будет где-то там.

Ага. Конечно. Как будто это так просто — найти подсказку среди всех книг, всех галерей, всех выставочных залов Регистратеки — если подсказка вообще там. Впервые за все эти месяцы «Годспид» вправду кажется мне… огромным. Шансов на успех у меня не больше, чем у снежинки — не растаять в аду.

Вдруг я хмыкаю. Кто знает. В конце концов, Дантов ад был ледяным.

Подойдя к Регистратеке, я вижу на ступеньках плотную кучку людей. Надвигаю капюшон ниже и убираю руки в карманы, сжимая в пальцах пластырь с фидусом.

— Кораблю нужен командир, — говорит мужской голос.

Замираю у перил, не решаясь подняться. В конце концов поворачиваюсь так, чтобы они видели только мою спину.

— Барти? — предлагает женщина. — Может, Лютор?

— Возможно, один из них. Но не обязательно. Просто кто-то… постарше. Поопытней.

Пытаясь выглядеть незаинтересованной, я прислушиваюсь.

— Старшего всю жизнь готовили к этой работе, — вмешивается женский голос. Радуюсь про себя, хоть кто-то вступился за Старшего.

Первый голос смеется — жестким, невеселым смехом.

— Он никогда не слушал Старейшину. Они слишком разные.

Вспоминаю тот огромный цилиндр на криуровне, в котором плавает полно клонов Старейшины. У них больше общего, чем можно подумать. Возможно, Старшему стоило рассказать им о клонировании. Некоторые вещи он все-таки утаил. Хотя, наверное, правильно сделал — в конце концов, это его, и только его секрет.

— Вы заметили, какие у нас перебои с питанием? Сегодня даже обеда не было. Старший думает, что сможет управлять нами через еду. А если это не сработает, в дело пойдут пластыри. Они очень опасны — кое-кто уже умер.

— Хотела бы я знать, как эти проклятые пластыри так расползлись по всему кораблю, — говорит женщина с низким голосом. — Я уже начинаю думать, что Старший сам их распространил после проблем в пункте распределения. Может, в воду он наркотики больше не льет, но до всех непокорных так или иначе все равно добирается.

— Док сказал, что их украли, — говорит та, что сочувствует Старшему.

— Сказал, — парирует мужчина. — Док всегда подлизывался к Старейшине. Готов поспорить, это Старший приказал ему проследить, чтобы все несогласные получили свое.

— Да, но… — начинает женщина.

С меня довольно.

— И долго вы собираетесь стоять тут и пересказывать враки про Старшего? — спрашиваю я, поворачиваясь и взбегая по ступенькам. — Вы так восстание поднимете.

Человек, стоящий в самом центре группы, оборачивается, но ему, кажется, все равно, что я услышала их разговор. Он этим даже отчасти горд.

— Не о восстании речь, — говорит он мягко, будто ребенку объясняет. — Ты читала манифест Барти? — Протягивает мне пленку, но я на нее даже не смотрю. — Мы хотим как лучше для корабля. Хотим, чтобы все были здоровы и счастливы. — Он медлит. — Корабль важнее любого отдельного человека. Даже Старшего.

— Счастливы? — огрызаюсь я. Доброта в его голосе злит меня еще сильнее. — И чем же Старший сделал вас всех несчастными?

Женщина с низким голосом качает головой.

— В Старшем нет ничего плохого. Просто мы его не выбирали.

— Барти пишет о разных книгах из Регистратеки, — добавляет мужчина, снова помахав у меня перед носом пленкой. Я опять не смотрю. — О правительствах Сол-Земли. Там были системы. Голосование, выборы, все такое. Там люди могли выбирать, их мнение учитывалось.

— Нельзя снимать Старшего с поста командира, — настаиваю я. Их слова звучат так… не знаю, логично… но если бы только спокойно все обсудить, показать им, как упорно Старший трудится, Как для него это важно, тогда они наверняка не спешили бы его скинуть.

— Прости, но тебе мы тоже доверять не можем.

— Почему нет? Я тоже тут живу!

Он качает головой.

— Но ты не одна из нас. — Он опускает взгляд на мои рыжие волосы, торчащие из-под капюшона, и я торопливо пытаюсь заправить их обратно. Он улыбается самодовольно и непринужденно, совершенно спокойно. Я же буквально чувствую, как лицо наливается краской. — Одно точно, — добавляет он. — До тебя нам не нужна была полиция. До твоего появления все было спокойно.

Я отступаю назад на две ступеньки.

— Может, Старший был бы тем лидером, какой нам нужен, если бы не отвлекался, — добавляет женщина с низким голосом так непринужденно, будто и не предлагает сейчас устранить меня как помеху.

Отступаю еще на две ступеньки.

— И правда, все началось с нее, — поддерживает другая женщина.

Стискиваю пластырь в кармане, ясно осознавая, что одним их всех не успокоить. Зачем я вообще начала с ними разговаривать? И так все было ясно.

Ладонь касается списка Ориона.

Нет, я не позволю им запугать меня и заставить бросить поиски.

Взбегаю вверх по лестнице, протиснувшись мимо первой женщины. Главарь группы уходит с дороги, но со зловещей улыбкой следит за тем, как я открываю двери и захожу в Регистратеку. Мне не нравится его взгляд. Напоминает то, как смотрит на меня Лютор — так, будто я вещь, а не человек.

Внутри почти что пусто. У стенной пленки с темой «Литература» высокий и тощий мужчина читает эссе Генри Дэвида Торо, еще четверо изучают подробности восстания боксеров[1]. У естественно-научной пленки вообще никого нет. Это странно. Впервые с тех пор, как Старший снял корабль с фидуса, никто не разглядывает чертежи двигателя, не думает, как увеличить КПД, не подозревая, что двигатель не работает уже многие годы.