– Ну я все равно скажу. – Она подходит ближе и тыкает пальцем мне в грудь. – Я думаю, что ты забрался в темное местечко, чтобы от всех отгородиться и забыть о жизни и о мире вокруг. Но знаешь что, Вик? Мне тоже больно. Я страдаю из-за смерти Трея не меньше, чем ты, так что если ты готов вернуться в реальность и общаться со мной, то хорошо, оставайся. Но если хочешь и дальше жить в темноте и изоляции, тогда проваливай отсюда.

Алекс смеется:

– Andas bien[22], Вик? У нее есть ol’ huevos[23]. Смотри в оба.

– Не лезь не в свое дело, Фуэнтес. У меня все под контролем.

Он смеется:

– Конечно, чувак. Я займусь вон той машиной. Если будут проблемы с твоей chica[24], зови.

Я не говорю ему, что это chica моего лучшего друга, не моя. Когда он отходит на достаточное расстояние, я поворачиваюсь к Монике. Волосы лезут ей в лицо, пальцы вымазаны в масле после масляного фильтра. Она похожа на принцессу, которая упала в грязь.

– На, – говорю я, протягивая ей полотенце. – У тебя грязные руки.

Моника неохотно берет его.

– Выслушаешь меня, пока я показываю тебе, что делать? – спрашиваю я.

Она вздергивает подбородок:

– Возможно.

– Моника, ты стала вести себя агрессивно.

– А может, я узнала что-то, что меня выбесило?

– Например?

Она не отвечает. Мне хочется все ей выложить, рассказать, как ужасно мне от того, что я сделал с Треем. Но я не могу. Я показываю ей, как менять масло. Словно робот, она делает то, что я говорю. Мы вместе меняем масло в трех машинах, после чего я наблюдаю за ней, пока она делает все самостоятельно. Работая, она для опоры держится за спину.

Я предлагаю сделать перерыв, Моника отказывается. Мы не говорим о том, что, скорее всего, не выходит из головы у нас обоих – о том, что произошло на поле, когда погиб Трей. Я-то уж точно не хочу говорить о случившемся. Я бы согласился лишиться обеих ног, если бы этим можно было вернуть Трея. Да, черт побери, я бы жизнь отдал в обмен на его жизнь.

Я стараюсь не слишком приближаться к Монике, потому что, честно говоря, меня до сих пор тянет к ней. И это просто ужасно. Моя задача – учить ее всему, что должен знать автомеханик, и защищать ее – это все.

– Я пошел, – через некоторое время сообщает Алекс. Он показывает на мобильник. – Жена забросала сообщениями, спрашивает, когда вернусь. Передай Айзе, что мне пришлось уйти, но с «Фордом» я закончил, а в «Монте-Карло» пришлось заменить ремень на новый.

Моника с широкой дружелюбной улыбкой на лице сердечком машет Алексу рукой.

– Приятно было с тобой познакомиться, Алекс.

Он кивает ей:

– И мне тоже. Увидимся, Вик.

Он уходит, мы остаемся в мастерской одни. Моника и я. В мастерской. Одни. Прочистив горло, я подхожу к ящику с инструментами. Она идет за мной. Я чувствую ее присутствие, потому что точно настроен на нее.

– Можно я кое-что скажу? Только не злись, – просит она.

– Валяй.

– Обещаешь, что не будешь сердиться?

– Хорошо. Что там, давай.

– Вик, вернись в школу, – говорит Моника. – Если не ради себя и не ради Трея, то хотя бы ради футбольной команды. Мы должны дойти в этом году до чемпионата штата. А последние две игры мы проиграли. Если бы там был ты, то… – Она замолкает.

– То что? – бросив полотенце на пол, спрашиваю я. – Если бы там был я, то мы бы выиграли? Это Трей бегал быстрее всех. Это Трей зарабатывал тачдауны. А я, черт побери, просто атакую людей, вот и все. Я тупой робот. Меня может заменить любой.

– Это неправда. Я наблюдала за тобой. Ты можешь просчитать квотербека, Вик. Будто шестым чувством улавливаешь, что предпримет команда противника. – Она подбирает брошенное мной полотенце. – И вопреки тому, что думаешь ты сам, ты не просто нападающий. На тебя все равняются, потому что ты играешь с уверенностью, ты будто точно знаешь, что выиграешь матч. Игроки без тебя потеряны… Они проигрывают.

– Ты разве не знаешь, что я просто тупой, бесполезный качок?

Отвернувшись, я собираюсь уйти. Мне нужно убраться отсюда, пойти наверх и остаться одному. Я сказал себе, что хочу ей помочь, сделать из нее механика, как она хотела. Защитить ее. Но я самому себе врал. Я предложил помощь, потому что хотел быть рядом. Я хочу быть с ней при любой возможности, не из-за Трея или кого-то еще.

Она же здесь по совершенно другой причине. Она здесь, чтобы сделать то, чего, по мнению Трея и всех нас, она не может сделать. Она здесь, чтобы убедить меня вернуться во Фремонт. Но не потому, что хочет быть рядом со мной. Какой я идиот.

– Куда ты? – спрашивает она.

Мне нужно держаться от нее подальше, а иначе слишком велико будет искушение сказать ей о своих чувствах. Обнять ее.

– Воздухом подышать.

– Почему ты опять пытаешься убежать? – Она старается заглянуть мне в глаза. – Ты не бесполезный, Вик. И у тебя есть чувства. Не скрывай их, не держи внутри.

– Не могу. – Если не буду скрывать чувства, то я предам Трея. Поэтому я просто говорю: – Нет у меня никаких чувств.

Теперь она смотрит на меня снизу вверх смелым взглядом. Сейчас будет убеждать, что лучше открыть чувства или, там, вернуться в школу. Будет говорить, что я должен помочь футбольной команде. Будет сердиться, что я не оправдываю ничьих ожиданий, в том числе ее собственных. Но она этого не делает, а просто встает на носочки и дотрагивается до моих волос.

– У тебя есть чувства, – тихо говорит она и, приблизив мое лицо к своему, касается губами моих губ, – и я это тебе докажу.

Dios mio[25]. В мыслях я целовал Монику тысячу раз. Но никогда не представлял, что будет вот так… Ее мягкие влажные губы на моих, ее пальцы у меня в волосах, ее свежее дыхание смешивается с моим… Все мое тело откликается на поцелуй, напрягается. Моника всегда имела надо мной власть, но я знал, что никогда не назову ее своей, потому что я верен Трею.

Вот дьявол! Неужели это происходит? Да, происходит. И я не желаю этого прекращать. Все мои волнения и мысли испаряются. Для меня теперь существует только здесь и сейчас. Уже давно я не чувствовал такого внутреннего покоя, это шок для меня. Со стоном она приоткрывает рот, и ее язык касается моего. Когда наши языки сплетаются и начинают скользить в медленном чувственном танце, по мне будто пробегает обжигающий электрический разряд. У нее чертовски приятный вкус – я мог бы не останавливаться часами. Или даже целую вечность. Наверное, это вкус рая.