– Юрик, твоя мама была ясновидящей? – с места в карьер спросила Муся.

– Мама ясновидящая? – удивился Юрик. – С чего ты взяла?

– Подожди, мать, сначала примем за знакомство, – вмешался Костя.

Они приняли.

Короче, история была такая. Когда он в плавании, иногда по полгода, его мама проживала в его квартире, а свою сдавала.

– Действительно, была молодая девушка, студентка. Красивая, блондинка, мама ее очень любила, даже хотела нас свести, – сказал Юрик. – Моя бывшая как раз свалила, сказала, что ей нужен муж, а не турист, и мама очень переживала.

– И ты отказался? – ухмыльнулся Костя.

– Не то чтобы отказался. Она совсем девчонка, разница лет пятнадцать, куда она мне? Да и ей кого помоложе надо. А так хорошая была, умненькая, маму все опекала. Насчет того, что экстрасенс, мама ничего не говорила.

– Как ее звали? Договор был? – спросил Добродеев.

– Какой договор, о чем вы! Кто-то попросил, мама и взяла ее. Она доверчивая была, всем верила. Фамилии я вообще не знал, а звали… сейчас! Ляля вроде.

– Как она выглядела?

– Высокая, тоненькая, длинные белые волосы. Голос приятный. Глаза голубые. Красивая…

– И ты такое чудо прозевал? – спросил Костя.

– Костя! – строго произнесла Муся.

– Да я был не против… как-то раз даже в гости зашел, принес шампанское и конфеты, а она сказала, что не пьет шампанского, что ей нужно готовиться к семинару. Одним словом, я понял и больше не совался. А потом ушел в загранку. Вернулся, а ее уже не было.

– У Юрика два мальчика, – сказала Муся. – Шесть лет и три годика. Твоя Лена прекрасная жена и мать.

Юра кивнул.

Костя подмигнул Монаху: до сих пор жалеет, мол.

– Где она училась?

– Понятия не имею. Она снимала квартиру с полгода, а потом съехала. Мама говорила, оставила ключи на столе и деньги, даже не попрощалась. Мама тогда очень обиделась.

– А ее никто не спрашивал? Может, кто-то ее искал? – спросил Добродеев.

– У меня не спрашивали, а мама не говорила.

Монах вдруг сказал:

– Можно я пройду по квартире?

– Он хочет почувствовать… – пояснил Добродеев. – Очень сильный экстрасенс.

– Я вам все сейчас покажу! – вскочила Муся.

Монах потрогал себя за бороду, уставился ей в глаза и молча покачал головой. Поднялся и вышел из гостиной.

– Он работает один, – понизил голос Добродеев. – Если что-то было, он почувствует.

Костя разлил водку по рюмкам:

– За успех!

– …Ты ее здорово напугал, – сказал Добродеев, когда они уже покинули гостеприимный дом новых знакомых. – Муся даже побледнела. По-моему, она тебе не поверила. Я уверял, что все чисто, видимо, тот человек с письмом ошибся, а на ней лица не было. Я пообещал ей абонемент на свои лекции.

– Про барабашек? Слишком сложно, Лео, много вранья.

– Много, мало… И чего мы добились, Христофорыч?

– Мы узнали, что восемь или девять лет назад была девушка, приезжая, звали Ляля, а потом внезапно исчезла, даже не попрощавшись. Мы уже знаем, что она высокая, блондинка…

– Это мы и так знали. Разве Речицкий не описал ее?

– Ты прав, мы это уже знали. Речицкий ее имени не помнит. Сказал, вроде Лида. Не то Ляля, не то Лида.

– В каком же он был состоянии, когда они встретились?

– В каком… У него была деловая встреча, договорились, обмыли… Сам понимаешь. Речицкий был в состоянии грогги, потому и не помнит ничего. А может, барышня сыпанула ему какой-то дряни.

– А что теперь?

– Нам нужна ее фотография. Звони адвокату, может, он достал запись. Нужно узнать ее имя. А там посмотрим.

– Может, ее до сих пор ищут…

Монах передернул плечом и не ответил.

Сказал после паузы:

– У нее застрял каблук, он вытащил его, и они зашли в бар. Бар он помнит, на Каштановой, несколько кварталов от Космонавтов. Что-то космическое, не то «Космос», не то «Аэлита». Пошли поищем. Он сказал, там еще была заброшенная пожарная каланча рядом.

Бар существовал до сих пор и назывался «Байк-болид». С тематическим интерьером: плакаты рогатых байков и парней в красных и черных шлемах, яркие афиши, программы и названия гонок.

К разочарованию Добродеева, бармен, мужчина лет тридцати, газеты «Вечерняя лошадь» не читал даже в Интернете, и удостоверение не произвело на него большого впечатления.

– Журналистское расследование, – важно сказал Добродеев. – Розыск человека. К вам лет восемь назад часто заходила девушка, блондинка, высокая… Однажды вы вызвали ей такси, она была не одна.

– Да их тут хоть пруд пруди! – ответил бармен. – Все высокие, все блондинки. Других не держим. Я и вчерашних не помню, не то что столетней давности. Как ее хоть звали?

– Ляля. Или Лида.

– Ляля или Лида? – Он задумался.

Монах и Добродеев затаили дыхание.

Бармен покачал головой:

– Не припомню, извините.

– А как назывался ваш бар восемь лет назад? – спросил Монах.

Парень рассмеялся:

– «Аэлита»! Представляете?

– Может, она вовсе не Ляля и не Лида, – сказал Добродеев, когда они вышли. – Похоже, облом. Вообще, дурацкая затея, что он может помнить через столько лет!

– Потряси Рыдаева, это все, что у нас есть, – сказал Монах…

Был когда-то роман о том, что нет ничего лучше дождливой погоды. Суть была в том, что некий разведчик, попросту говоря шпион, прятался на чердаке и чего-то или кого-то ждал. Не то связного, не то еще чего-то. Сидел безвылазно, днем и ночью, под звуки тарахтения капель по крыше. Причем тогда еще не было ни айфона с Интернетом, ни каких-то хитрых технологий, с помощью которых за считаные минуты можно изменить внешность, соорудить новый паспорт и выскочить наружу. Или как-то отвлечься. Вот и приходилось сидеть и ждать у моря погоды.

Сюжет романа как-то размылся в памяти, а вот чердак под дождем и ожидание врезались навсегда.

Монах лежал на диване в гостиной и смотрел в потолок. Думал. Прекрасно понимая, что думай, не думай, но если нет информации, то мысли без толку, все равно ни до чего не додумаешься.

Нужен фильм. Нужны фотографии девушки не то Ляли, не то не Ляли. Возможно, Лиды. Высокой блондинки с голубыми глазами. Которая сняла на улице приличного мужчину…