Вздох. Взгляд. Нечаянное прикосновение.

Или отчаянное?

И голова так странно кружится…

Что было в тех мерзких микстурах?

И почему от каждого легчайшего прикосновения внутри словно трепещут крылья бабочек?

Я отдернула ладони.

– Ты странно на меня смотришь.

– Пытаюсь решить, что с тобой делать. Ты невероятно упрямая.

– Не надо со мной ничего делать! – нахмурилась я, подумав, что он снова заговорит о врачевателях.

– Не надо? – в глазах февра плясали золотые искры. – Я не могу удержаться.

Я с сомнением умолкла, смутно ощущая, что говорим мы о разном. И еще, что Кристиан со мной играет.

– А я и не знал, что ты умеешь держать в руках грабли.

Он снова сомкнул пальцы вокруг моего запястья, внимательно рассматривая бледные пятна синяков.

– Всех учеников заставили убирать мусор, – пробормотала я. – Даже лорд Аскелан не избежал этой участи!

– Да, я видел, – Кристиан улыбнулся, не поднимая глаз. – У тебя отлично получалось. Словно доводилось делать это раньше.

Я рассмеялась, изображая, что шутка удалась.

– Конечно, обожаю махать граблями на досуге!

Кристиан поднял голову, и я увидела его расширенные зрачки.

– Интересно, что еще ты любишь делать на досуге? Может, расскажешь?

Отвел влажные пряди моих волос, упавшие на щеку. Пальцы февра мимолетно скользнули по моей щеке и шее. Голова отчаянно закружилась, и перед глазами на миг оказалось два Криса.

– Чем ты меня напоил? – возмутилась я.

– Это заживляющая микстура. Правда, побочным действием выступает опьянение и желание рассказать свои тайны. – Он склонился, почти касаясь губ. – Расскажешь мне свои секреты?

– Что? Нет у меня никаких секретов!

– Да неужели? Ни одного? – со смешком переспросил февр.

Мы уставились друг на друга. Я моргнула, пытаясь сосредоточиться. И с паникой ощутила желание ляпнуть что-нибудь тайное. Вот же Двуликий Змей! Пора сматываться. И быстро!

– Ну разве что мелкие шалости, – слегка сконфуженно пробормотала я.

– Очень хочу узнать обо всех твоих шалостях. В подробностях.

Я слезла со стола и покачнулась.

– Похоже, наверх придется нести тебя на руках, – насмешливо произнес он, с интересом меня рассматривая.

– Я… иду спать! – сердито оттолкнула я его руки.

– А как же ужин?

– Я не голодна.

– Боишься меня? – Кристиан с деланным удивлением улыбнулся.

– Я боюсь твоих желаний.

Улыбаться Кристиан перестал.

Я попыталась проскользнуть в сторону, но февр преградил дорогу. Воздух исчез окончательно. Я аккуратно обошла напряженного парня и направилась к лестнице.

– Спокойной ночи, Крис.

Шла, стараясь не сорваться на бег. В доме резко потемнело, лестница и вовсе погрузилась во мрак. Тени сгущались до черноты, окутывая дом непроницаемым пологом. Кажется, Кристиан стянул тени со всего Двериндариума!

Я взлетела по ступням, но когда взялась за ручку двери, ощутила, что Кристиан за спиной. Просто почувствовала всей кожей…

– Иви.

Его голос изменился. Насмешка исчезла, оставив что-то мучительное и хмельное. Этот голос ранил сильнее, чем бушующее Взморье. Темнота сгустилась и стала бархатной. Она касалась меня, ласкалась, трогала…

– Я тоже их боюсь, – шепнул он. Его дыхание коснулось моего виска.

Я замерла, всем своим существом ощущая его присутствие за спиной. Напряженное ожидание. Искушение. Рваный ритм двух сердец.

Сплетающееся тепло наших тел.

Обнимающая тьма…

Стоит лишь развернуться.

Стоит лишь прикоснуться…

Мне хотелось этого.

Не отвечая, я скользнула в свою комнату и захлопнула дверь. Прижалась к ней лбом. За створкой было тихо, никаких шагов. Я знала, что Кристиан не ушел. Что стоит, тоже прислонившись к двери. Я почти ощущала тепло его ладони, слышала учащенное дыхание. Если он пожелает войти, я не смогу его остановить.

И не захочу.

Полночи я вертелась на раскаленных простынях, не в силах уснуть. Вставала, трясла занавесями и покрывалом, прогоняя бессонницу, снова ложилась, но мои глупые ритуалы сегодня не помогали.

Дом погрузился в тишину, но казалось, что я слышу стук чужого сердца…

Мысли о Крисе не давали успокоиться.

И пришлось прибегнуть к последнему средству.

Я вытащила спрятанный тубус, открыла его и осторожно развернула портрет. Свет включать не стала, лишь отодвинула занавеску, впуская в комнату лунный свет. Да и не нужна была мне лампа, чтобы увидеть ту, что была нарисована на холсте. Тонкие черты женского лица я знала наизусть.

В моей памяти не сохранились первые дни в приюте Лурдена. Я не помнила ничего из своей жизни до него. Все, что связывало меня с прошлым – портрет в старом тубусе. Он был в моих вещах, когда меня оставили у дверей приюта. Женщина на холсте смотрела вдаль. И каждый раз мне хотелось, чтобы она повернула голову и взглянула на меня. Увидела. Улыбнулась. Узнала…

Но это был всего лишь старый портрет.

Нарисованные черты я знала, как свои. Но не знала, кем мне доводилась эта женщина. Была ли она моей матерью? Ответа у меня не было. Но я хотела верить, что да.

Этот тубус я хранила всю жизнь, как свое единственное сокровище.

Прикосновение к нарисованному лицу всегда успокаивало и наполняло тихим умиротворением. Словно кто-то шептал мне ласково: все будет хорошо…

Так случилось и в этот раз.

Успокоившись, я наконец заснула.

* * *

Завтракала я в одиночестве, Кристиан ушел, когда я спала. Воспоминание о вчерашнем вечере отбивало аппетит, даже вкуснейшая каша с орехами и ягодами не могла его вернуть. Меня затягивало в океан, я тонула и совершенно не понимала, что с этим делать.

Поэтому Альфа встретила хмуро и неприветливо. Да и ненастная, пасмурная погода с мелкой крошкой снега, покалывающего лицо, не способствовала веселью.

– Не выспалась? – отметил Нордвиг мою мрачность, открывая дверцу мехомобиля.

Я буркнула что-то в ответ и сунула нос в воротник шерстяной накидки, подбитой мехом. Занятия отменили, так что вместо формы пришлось надеть теплое синее платье. Альф выглядел столичным модником: под длинной волчьей шубой виднелись бордовая рубашка, расшитый серебряными розами и золотыми птицами парчовый жилет и наглаженные брюки. Зеленый камень в мочке его уха перемигивался с родовым перстнем на пальце, массивной шейной булавкой и золотыми часами в нагрудном кармашке. Но щеголеватый вид не мог скрыть глубокие тени под глазами парня, и нервную дрожь его рук, слишком крепко сжимающих руль.