Василий Осипович уставился в окно, проделав в ледяной корке отверстие для глаза своим дыханием. В вагоне было ощутимо холодно, но скоро станет тепло – дежурный солдат растопил титан, и можно будет вскоре побаловать себя чайком. Главнокомандующему Восточным фронтом и его штабу Прхала выделил лишь один пассажирский вагон, да и то третьего класса. Вообще-то таких удобных вагонов имелся с десяток, но генерал Каппель распорядился их отдать под санитарный поезд.

Так что ехали всю ночь с немыслимым комфортом, пройдя больше сотни верст. Здесь поезда могли двигаться и в темноте, не опасаясь нападения партизан – железнодорожный путь с левой стороны был буквально уставлен через каждые три версты чешскими эшелонами. А вот правый уже полностью освобожден – чешское командование в точности соблюло соглашение о «паритете», предоставив хозяевам пользоваться своею же дорогой на равных с ними основаниях. И это полная и бескровная победа Владимира Оскаровича – раньше союзники считали Транссиб своей безраздельной вотчиной, полностью изгнав русское управление, включая министра путей сообщения Устругова.

В вагоне стоял сумрак, разгоняемый светом нескольких керосиновых ламп. Добрая треть офицеров штаба бодрствовала, занимаясь своими служебными делами даже в неимоверной тряске. За годы лихолетья железнодорожные пути практически не чинились, кое-где прогнили шпалы, разболтались крепления и костыли, так что качало из стороны в сторону, словно на корабле. И это при том, что паровоз больше 15–20 верст в час не делал, таща за собою длинную вереницу теплушек, забитых солдатами и офицерами отдельного Камского стрелкового батальона имени адмирала Колчака под командованием генерал-майора Пучкова – целых шесть сотен боеспособных бойцов, все, что осталось от дивизии. Остальные сгинули в походе, либо сдались красным, либо метались в беспамятстве тифозного бреда. Была еще отдельная Верхнеудинская рота, выделенная из бывшей Иркутской дивизии и укомплектованная тамошними уроженцами и жителями кругобайкальской дороги. И очень сильный, довоенный штат в двести штыков при пяти пулеметах. Да еще при ней находились офицеры с черными петлицами саперов на шинелях. Для чего главком специально взял с собою эту роту, Вырыпаев не знал, имелись только смутные догадки…

– Комендант станции Черемхово подполковник Астахов, – пожилой, но еще энергичный офицер-железнодорожник, увидев предостерегающий жест Вырыпаева, призывавший к тишине, доложил уже негромким, даже тихим голосом, почтительно покосившись на дощатую перегородку с дверью, своего рода отдельный кабинет для главнокомандующего, оборудованный еще чехами для кого-то из своих начальников.

– Старший адъютант генерал-лейтенанта Каппеля полковник Вырыпаев, – чуть ли не шепотом представился, в свою очередь, Василий Осипович и с нескрываемым любопытством поинтересовался: – У вас что-то срочное? Какое здесь положение?

– Генералы через час уже будут у главнокомандующего, сразу как рассветет. Войска поднялись, готовятся к маршу – в тепле все отоспались. А положение? Да боятся нас, волками бы смотрели, да взгляды прячут. Шахтеры притихли, бой у Зимы их напугал – ведь там самых отъявленных большевиков мы перебили. Вначале решили, что армия пришла расстрелы здешним заправилам устраивать, но потихоньку успокоились. Сейчас на чехов надеются, что защитят, и потому уголь потихоньку добывают и эшелоны снабжают. Поганый городишко – и не только потому, что пропах большевицким душком насквозь. Всякого отребья здесь полным-полно, самогон гонят напропалую, притоны воровские, грабежи средь бела дня идут, а ночью даже чехи на улицы выходить опасаются. Не меньше полувзвода в патрули посылают, тут везде постреливают, то ли бандиты, то ли партизаны, хрен их разберет, окаянных душегубцев.

– Камцы на два дня останутся, город от большевиков и смутьянов зачищать будем. Следом еще эшелон придет, там сводный батальон из слабосильных и выздоравливающих солдат, рабочих много, тех же ижевцев и воткинцев – они постоянным гарнизоном станут. Да еще рота егерей и полусотня местных казаков придут – тут станица Головинская рядом, приказ о мобилизации двадцати возрастов уже отдан. Месяц послужат и по домам распустят станичников, у них давно нелады с местными большевиками. Да команда от генерала Макри подойдет, жандармы и контрразведчики, у них работы будет, как я понял, непочатый край…

Дверь скрипнула, и Вырыпаев осекся – в проеме стоял одетый в мундир генерал Каппель с белым георгиевским крестом на шее. Такой же крест, но меньшего размера и на колодке, был приколот над карманом.

– Ну что ж, ситуация ясна, – главнокомандующий был хмур. – Совещание через пятьдесят две минуты в теплушке, что сзади этого вагона прицеплена. Василий Осипович, немедленно передайте начальнику штаба – пусть подготовит приказ о немедленной мобилизации всех бывших чинов МВД и отдельных корпусов жандармов и пограничной стражи. Население должно понять – мы пришли всерьез и надолго, а раз народу нужно спокойствие и порядок, то наш долг его обеспечивать. Не останавливаясь даже перед крутыми мерами, если необходимо, то объявим военное положение!

Мальта, восточнее Черемхова,

командир 2-й стрелковой бригады

имени генерала Каппеля

генерал-майор Молчанов

В далеком уже 1918 году, если бы кто сказал тогда, в дни восстания в Елабужском уезде, молодому 32-летнему подполковнику, что спустя пару лет он станет командовать чуть ли не корпусом, не поверил бы. С чего бы это командиру инженерной роты, пусть и отдельной, в академии не учившемуся, взлететь за столь короткий срок на столь высокую для его лет и чина должность. Но в революцию и не такие резкие подъемы происходят – тогда он командовал девятью тысячами восставших против коммунистов крестьян, затем сформированным из них полком Белой армии. А через полгода получил назначение в Ижевскую бригаду, чуть позже развернутую в дивизию.

Именно командование этими рабочими, многие из которых были прекрасными мастерами-оружейниками, стало его звездным часом. Викторин Михайлович нашел с ними общий язык, и они ему поверили безоглядно, что не подведет их, в пустую трату не даст и из самого пекла вытянет. И не было во всей Белой армии лучше солдат, чем у него, хоть и видом воинским не выделялись, и под красным знаменем воевали, и к друг другу обращались не по уставу, говоря «товарищ». Это сильно коробило большинство генералов, некоторые даже предлагали распустить «ижей» – у них в голове не укладывалось, как можно воевать с коммунистической символикой и за Советы, против тех самых большевиков и их советской власти.

И вот сейчас, после разговора с главкомом, его словно обухом шарахнули – оказывается, сражаться за советскую власть надо и нужно, но чтобы эта самая власть была без коммунистов и прочих левых отщепенцев, а воистину народной. Его ижевцы и воткинцы, их собратья с другого восставшего против большевиков завода, приказ главнокомандующего восприняли с воодушевлением – наконец-то белые генералы через полтора года войны приняли завоевания революции, когда люди не станут делиться на господ и прочих, кто на первых работает. Ведь нет и уже не будет прежней императорской державы, а есть рожденная в муках, щедро окропленная кровью новая Россия, угадать облик которой еще нельзя, но ясно одно – страна станет совсем другой, а какой – так это зависит от них самих, от победы или поражения. О последнем не помышляли, не для того шли в бой умирать, и победы коммунистов не желали категорически. Ведь красная агитация расписывала чуть ли не рай земной, что наступит после их победы, а на деле познакомила народ с террором, единовластием большевиков с их диктатурой, «военным коммунизмом» и продразверсткой.