Во-первых, как понять, что она в бред уходит: она внешне абсолютно нормальная, тест – спросить про события где-то в течение последних двух часов. Они их не помнят.

Как бы ни хотелось, ее патологически острую вину мы с ней до окончания химии не проработаем: это категорически нельзя, она совсем утратит связь с реальностью, корни такого вида бреда именно в том, чтобы уйти от слишком сложной реальности, ее вина – в базе личности, от отца еще. Она винит себя за связь с ним перед матерью, это не рационально, она знает, но дети так это оценивают, тем более в три года. С этим можно работать, но очень травматично, сейчас я ее в психоз затолкаю, и ее уже от онкологии нельзя будет лечить.

Как бы ни хотелось, вообще нельзя ей говорить, что нужно собраться и стараться сильнее, она только об этом и думает, – о том, что плохо справляется. Этим просто обесцениваются усилия, и она глубже себя винит. Она правда не может это контролировать никак, – с тем же успехом можно запрещать людям в депрессии грустить или шизофреникам видеть галлюцинации. Она предельно старается, по идее, должна быть в психозе. Единственное, что реально помогает, – это просто хвалить и чем-то радовать, хоть, не знаю, чаю предложить налить лишний раз, она очень сильно ценит заботу. Спасибо вам за все, огромное!»

Я прочитала это сообщение. И, ничего не почувствовав, снова заснула.

Это не был фокус. Светлана Богачёва действительно по-настоящему сломала себе палец пополам на моих глазах. Единственное, что она сделала, – предварительно обколола его везде заморозкой. Будучи реаниматологом-анестезиологом, она знала, как провернуть все идеально. Да, потом она мучилась от боли, когда кость собирали в травмпункте, а заморозка спáла. Но в момент перелома она ничего не чувствовала, кроме, наверное, воодушевления от собственного спектакля.

Ее целью было свести меня с ума, и Светлана успешно этого добивалась – отвратительными сценами своих увечий, погромом в ванной, утомительными бесконечными сообщениями от «Глеба» и, наконец, тем, что она явно нарочно лишала меня сна. Градус ужаса нужно было наращивать, и, видимо, боль в пальце на ближайшие недели для нее того стоила.

Минутная слабость

В конце июля я снова вернулась из «1703» очень пьяной. Света была на ночном дежурстве в больнице. У нее отказывали почки, и необходим был частый диализ. Не включая света в квартире, я прямо в обуви прошла на кухню и залпом выпила графин воды.

В нос ударил запах медицинского спирта. Я уже ненавидела этот запах. Кажется, я ненавидела абсолютно все. Я сняла сапожки на высоком каблуке и по очереди швырнула их в стену.

Слезы сами полились из глаз. В груди зашевелился огромный ком. Я чувствовала его там уже давно, но сейчас он словно расширялся внутри, не давая дышать и причиняя ужасную боль.

Я начала бить себя кулаком по грудной клетке со словами:

– Это боль не настоящая, у тебя там ничего не может болеть! Это психика обманывает тебя. Прекращай!

Но боль не утихала. В голове начали проноситься один за другим дни, что я жила со Светой. Каждая ее истерика, каждая смерть, гнилостный трупный запах, ее обмороки, недержания, мои бессонные ночи, отсутствие общения и отдыха. Карусель из кадров кружилась внутри головы, и меня затошнило. Вкупе с этой болью в груди ощущения стали абсолютно невыносимыми.

Я закричала, не знаю даже кому или чему:

– Хватит! Пожалуйста! Хватит!

Но это не останавливалось. Грудь сильнее сжимало от боли, каждый вдох был мучением. Карусель в голове только разгонялась. Мне захотелось закончить это любым образом.

Я подползла к тумбе, взяла нож и с криком начала бить острым концом себе по левому запястью. Нож был тупой, а мозг автоматически тормозил руку с ножом, защищая организм. Но ярость, алкоголь и боль оказались сильнее. Я продолжала бить и наконец сделала достаточно глубокий порез. Я собрала все силы и через образовавшуюся рану с криком вспорола руку. Полилась кровь.

Внезапно стало тихо. Карусель куда-то исчезла, и ком в груди успокоился. Я смотрела на льющуюся на кафель кровь. Теперь я начала различать звуки. Я услышала, как Пепега, запертый в моей комнате, скулит и царапает дверь, стараясь добраться до меня. Услышала свое дыхание. Я начала нормально дышать. В голове стало пусто и очень спокойно. Наконец спустя пару минут я начала приходить в себя. Мне стало стыдно и страшно.

– Черт, черт, черт! – зашипела я, кинулась в Светину комнату, достала бинты и начала заматывать руку.

Я поняла, что не могу вызвать «Скорую». Как я им это объясню? За такое меня же просто закроют в психушке. И тогда я не смогу помочь Свете, и она просто умрет. «Я тут случайно вскрыла вены», – написала я в «Твиттер».

Вскоре мне написал хороший знакомый Ваня. «Таня, что с тобой? Мне приехать?»

«Да, приезжай. Апраксин переулок. Я тебя встречу. Ты скоро?» – написала я.

«Дай мне час», – ответил Ваня.

После этого я удалила твит.

Бинт был весь в крови. Я развязала его, выкинула, включила свет, раздвинула кожу в месте пореза и убедилась, что ничего не задела. Только поранила небольшую венку на запястье, откуда начала вспарывать руку. «Не для самоубийства, конечно, но в дом нужно будет купить нормальные ножи», – подумала я.

Я залила рану йодом, взяла новый бинт и аккуратно начала заматывать руку. Я не понимала, как это вообще произошло. Я же на самом деле не хочу умирать! Почему я вообще это сделала? А что я скажу Мише? Бедный Пепега! Как же ему было страшно, моя сладкая собака. А если бы я действительно умерла? У моей подруги рак, а я такое устраиваю. Как бы Света меня тут нашла? Она бы решила, что я, последний ее близкий человек, тоже ее покинула. И что она действительно проклята. Как же ей было бы больно! Вот я слабачка. Истеричка.

Наконец я плотно замотала руку и надела кофту с длинными рукавами. Руку невыносимо щипало. Я зашла в ванную, начала умываться и почувствовала, что абсолютно трезва. «Видимо, из руки вылился только алкоголь», – подумала я и засмеялась. Затем вспомнила, что на кухне до сих пор разлита лужа крови. Достала тряпку и начала убираться. А! И скоро же Ваня придет! Надо поставить чайник.

Когда Ваня пришел, я уже вытерла пол и выпустила из комнаты собаку. Чайник тоже вскипел. Я не хотела грузить Ваню страшным зрелищем, и его визит был просто поводом скорее прийти в себя.

Мы поговорили, попили чай и сели играть в приставку. Ваня спросил, что случилось. Я ответила, что просто устала – вся ситуация со